ВИКТОР. Он сделан из баккарского хрусталя. Имей в виду. Моя мать повторяет это каждый раз, когда мы садимся за стол. Этот бокал уникален, потому что он из уникального сервиза. Другими словами, стоит он недешево. Вот с чего я должен был бы начать. Слушай внимательно. Мне девять лет. Я всегда был образцовым ребенком. Я ни разу не сделал ничего такого, что мне запрещали делать. Мой отец постоянно твердит: это примерный ребенок, он приносит нам полнейшее удовлетворение, заслуживает всяческих похвал и ради него мы с радостью пойдем на любые жертвы. Моя мать добавляет, что готова отдать всю свою кровь до последней капли, при условии, конечно, что ее кровь останется в семье. И должен тебе сказать, что, как человек, унаследовавший благородную кровь своей матери, до сих пор я был безупречен. Может, я и прикладывал руку козырьком ко лбу, когда ссал...
ЛИЛИ. О!
ВИКТОР. ...как рекомендуется, зато никогда не засовывал свой палец в задницы маленьким девочкам...
ЛИЛИ. Замолчи, чудовище!
ВИКТОР. Как это делал Люсьен Паради. Когда ему исполнится девять лет, он признается в этом на исповеди, если осмелится. Но сегодня, 12 сентября, в день Святого Леонса, я намерен тебе сказать совсем другое: я не собираюсь ждать еще год, чтобы стать взрослым, потому что быть взрослым ничего не значит. А я решил что-то значить.
ЛИЛИ. Что ты говоришь!
ВИКТОР. Да, что-то значить! Стать чем-то новым, черт побери!
ЛИЛИ. Нет, вы только послушайте!
ВИКТОР. Бокал из баккарского хрусталя все... еще в моей хрупкой руке. Интересно, кто из них двоих крепче?
ЛИЛИ. Виктор, не разбивай бокал!
ВИКТОР. Если этот бокал упадет и разобьется, семейство Помель, последним отпрыском которого я являюсь, потеряет три тысячи франков.
ЛИЛИ. Сейчас он его разобьет!
ВИКТОР. Успокойся, я его не разобью. (Ставит бокал на место.)
ВИКТОР. Нет, я не разобью бокал. Пожалуй, лучше я разобью вот этот большой горшок.

Толкает большую вазу севрского фарфора, стоящую на столике.
Ваза падает и разбивается.
Ну вот, теперь мое наследство стало на десять тысяч франков меньше.
ЛИЛИ. Он сошел с ума! Виктор, ты сошел с ума! Разбить такую прекрасную вазу!
ВИКТОР. Разбить такое прекрасное яйцо! Только я почему-то не вижу лошадки. Может быть, ты видишь лошадку? (Подражая сюсюканью взрослого, имитирующего детский голос.) Папа, что это? (Подражая ответу взрослого.) Это большое яйцо, из него вот-вот вылупится маленькая лошадка.
ЛИЛИ. Ни к чему у него нет почтения. Думаете, его мучают угрызения совести? Ни капельки. Ты сделал это нарочно!
ВИКТОР. Я? В чем моя вина?
ЛИЛИ. Не прикидывайся идиотом. (Передразнивая его.) В чем моя вина?
ВИКТОР. Что ж, моя дорогая Лили, ты только что разбила большую вазу севрского фарфора.
ЛИЛИ. Как! Ты обвиняешь меня в том, что сам минуту назад злонамеренно совершил на моих глазах?
ВИКТОР. Да.
ЛИЛИ. Но я же скажу, что это сделал ты.
ВИКТОР. Тебе никто не поверит.
ЛИЛИ. Мне никто не поверит?
ВИКТОР. Нет.
ЛИЛИ. Почему?
ВИКТОР. Увидишь...
ЛИЛИ. И все же мне бы очень хотелось, чтобы ты объяснил почему.
ВИКТОР. Увидишь...
ЛИЛИ. Это ужасно! Это отвратительно! Виктор, дорогой, я не сделала тебе ничего плохого. Разве я не была добра к тебе, разве я не защищала тебя...
ВИКТОР. Ты ни от чего меня не защищала. Никогда.
ЛИЛИ. Отец небесный! Что с ним? Что у тебя случилось, Виктор?
ВИКТОР. У меня за плечами девять лет. У меня есть отец, мать, горничная. У меня есть кораблик, работающий на бензине, который отплывает и возвращается обратно, дважды выстрелив из пушки. У меня есть собственная зубная щетка с красной ручкой. У моего отца зубная щетка с синей ручкой, а у матери — с белой. У меня есть пожарная каска со всякими принадлежностями: медалью за спасение, лакированной портупеей и абордажным топором. У меня есть чувство голода. У меня нос правильной формы. У меня беззащитный взгляд. У меня руки, не знавшие труда, потому что я еще слишком мал. У меня есть сберегательная книжка, на которой лежит пять франков, подаренные мне дядей Октавом на мои крестины. Вместе с самой книжкой и гербовым сбором это стоило ему семь франков. В четыре года у меня была корь, которой я переболел, не пользуясь градусником доктора Рибиора. Теперь я абсолютно здоров. У меня отличное зрение и верные суждения. И благодаря этим способностям я сумел разглядеть, как ты, без всякой на то причины, совершила поступок, заслуживающий порицания. Мои родственники определят стоимость нанесенного ущерба.
ЛИЛИ (хныча). Ты не имеешь права так делать. Это нехорошо. Если у тебя есть сердце, ты сам себя осудишь. Именно так поступают честные и добропорядочные маленькие мальчики.
ВИКТОР. Я не маленький мальчик и не стану брать вину на себя, потому что это ты разбила старый горшок.
ЛИЛИ. Еще посмотрим.
ВИКТОР. Ты мне угрожаешь? Послушай, Лили, сейчас я разобью что-нибудь другое.
ЛИЛИ (в слезах). О горе! Такой тихий, такой благоразумный малыш! Что с ним случилось? Что на него нашло?
ВИКТОР. Тебе не понять. Тебе не понять, потому что ты развратная, тупая и косорукая. Как только моя мать обнаружит содеянное, она легко убедит тебя в том, что я нисколько не преувеличиваю, и я уверен, что тебе еще хватит подлости умолять ее о прощении. А ведь самое маленькое оскорбление стоит в тысячу раз дороже большого яйца лошади.
ЛИЛИ. Он требует от меня оскорбить его мать!
ВИКТОР. Но ведь ты ей не дочь!

Горничная заливается слезами.

ЛИЛИ. Я не понимаю. Я больше ничего не понимаю.
ВИКТОР. Сейчас поймешь. Хоть я и не разбивал вышеупомянутого яйца...
ЛИЛИ. О!
ВИКТОР. ...я мог бы взять вину на себя. Я бы охотно это сделал, но мне не поверят.
ЛИЛИ. Что?
ВИКТОР. Мне не поверят, потому что я ни разу в жизни ничего не сломал. Ни рояля, ни детской бутылочки с соской. Тогда как на твоем счету уже числятся часы, чайник, бутылка ореховой настойки и разное другое. Если я возьму вину на себя, мой отец заявит: “Мое дорогое дитя, он хочет спасти Лили”. Моя мать скажет: “Виктор, ты поступаешь очень благородно, а вам, Лили, вам я отказываю от дома”. Поскольку при этом будут присутствовать посторонние, все обойдется без лишних оскорблений. Что ты хочешь, ты сломала вазу, я ничего не могу с этим поделать. Ничего. Потому что, раз я не могу быть виновным в том что она разбита, я не мог ее разбить.
ЛИЛИ. И все-таки она разбита.
ВИКТОР. Да, напрасно ты это сделала. (Пауза.) Конечно, я мог бы сказать, что во всем виновата лошадка...
ЛИЛИ. Лошадка?
ВИКТОР. Да, великолепная маленькая лошадка, которая должна была вылупиться из большого яйца. Если бы мне было три года, я бы так и сказал, но мне девять лет, и я страшно умен.
ЛИЛИ. Ах, лучше бы я разбила только бокал...
ВИКТОР. Я страшно умен. (Приближаясь к Лили и подражая голосу своего отца.) Не плачьте, Лили, не плачьте, дорогое дитя.
ЛИЛИ. Виктор, что на тебя нашло?
ВИКТОР (тем же тоном). Умоляю вас, не плачьте. Мадам желает вас уволить, но мнение мадам ничего не значит в этом доме. Я здесь хозяин. Впрочем, мадам меня обожает, но ее обожание не сравнится с моей любовью к вам. Я сам буду вести процесс и выиграю дело. Клянусь вам, дорогая Лили. (Обнимает ее.) Я спасу вас. Положитесь на меня, и на рассвете я принесу к вам в опочивальню добрую весть. Мой пылкий ягненок! Роза Давида! Вечерняя заря! Утренняя звезда! (Быстро вскакивает, и, воздев руки к небу, кричит изо всех сил.) Молитесь за нас, молитесь за нас, молитесь за нас! (Затем разражается взрывом смеха.)
ЛИЛИ (в ярости разговаривая сама с собой). Нет, нет, нет. Я уйду отсюда. Я уйду отсюда прямо сейчас. Виктор сошел с ума. Он больше не ребенок.
ВИКТОР. Детей больше нет. Детей никогда не было.
ЛИЛИ (тем же тоном). Чертов дом! Я ухожу отсюда. Теперь я сама хочу уйти отсюда. Я хочу уйти отсюда, и я уйду. А ведь ему только девять лет. Каков наш маленький Тотор!
ВИКТОР. Я всегда выполняю свои обещания, никто тебя не тронет. Останься.
ЛИЛИ. Нет.
ВИКТОР (вернувшись к прежнему тону). Ты останешься. Вы останетесь, дорогая Лили. Небесное видение. Котик — бархатный животик. Прародительница лун, вы останетесь...
ЛИЛИ. Хорошо, я останусь! Ты решил меня шантажировать, поганый мальчишка! Щенок! Пусть так, я останусь, но ты мне за это заплатишь!
ВИКТОР (ласково обнимая ее). Полно, Лили, я не желаю тебе зла, никто тебя не тронет, обещаю... Потому что я страшно умен. Жаль, что ты первая заплатила.

Лили уходит в слезах.

Сцена 2
Виктор остается один.
Садится, обхватив голову руками и некоторое время молчит.
ВИКТОР. Страшно... умен. (Пауза.) Этой ночью я видел во сне своего дядю, депутата, любителя дрессировать медведей, стоящим под деревом туи в саду. Он был совсем белый, с белым, будто из мрамора сделанным, ружьем. Ему явно сопутствовала удача. Я приблизился к нему. Что за мания трогать мой лоб, приговаривая: “Весь в меня. Настоящий Помель”. Внезапно я увидел в небе молнию со знакомыми очертаниями... Как-то однажды, четырнадцатого июля, мы были захвачены врасплох грозой. Лошади встали на дыбы перед флагами на жандармерии. Всех охватило радостное возбуждение. Мой отец, державший поводья, был в черных перчатках. Как и тогда, молния была розовой. Она появилась всего лишь на мгновение, но я успел отметить ее форму. Она повторяла очертания берегов Ла-Манша. Стоя под дождем, я обвел ее контуры пальцем. Депутат, поддразнивая своих медведей, заверил меня в наилучших чувствах: “Виктор, ты страшно...” {Эта сцена в спектакле была опущена (примеч. во французском издании пьесы).}

Входит Эстер.

Сцена 3
Виктор, Эстер.
ЭСТЕР. Здравствуй, Виктор. Поздравляю тебя с днем рождения.

Целует его.

ВИКТОР. А, это ты, Эстер, здравствуй. (Пауза.) Спасибо.
ЭСТЕР. Что ты, тут и говорить не о чем.
ВИКТОР. Почему ты сказала “тут и говорить не о чем”?
ЭСТЕР. Из вежливости.
ВИКТОР. А я говорю: болтай, болтай, старый барабан.
ЭСТЕР. Это длиннее.
ВИКТОР. Послушай, Эстер, я не нуждаюсь в твоем внимании. Оставь меня в покое. Занимайся своими куклами. Облизывай своих кошек, люби ближнего своего, как самою себя, и будь послушной девочкой, пока не станешь верной женой и доброй матерью.
ЭСТЕР. Злюка, ты больше меня не любишь!
ВИКТОР. Ты не понимаешь. Где тебе понять. Ты такая же, как Лили. Нет, каково! Лили только что разбила вазу, и теперь ее наверняка выгонят из дома, потому что она собирается обвинить в этом меня.
ЭСТЕР. А это не ты?
ВИКТОР. Разумеется, нет. Если бы я что и натворил, я бы себя ничем не выдал.
ЭСТЕР. Ну конечно! (Пауза.) Бедняжка Лили!
ВИКТОР. Хватит об этом. У меня есть для тебя одна интересная история.
ЭСТЕР. Вот здорово! Рассказывай.
ВИКТОР. Ты знаешь Пьера Дюссена? Конечно, ты его знаешь. Того самого, который разгуливает по улице с большим хлыстом и коллекционирует змей. Так вот, вчера я провел с ним весь вечер.
ЭСТЕР. Провел с ним вечер? Без Лили?
ВИКТОР. Нет, Лили вышла из дома со мной. Но мы прогнали ее камнями. Она в этом ни за что не признается. Я держу ее в руках. Она поджидала нас у своей сестры, пока мы были на ярмарке в балагане.
ЭСТЕР. Ну и повезло же тебе, Виктор!
ВИКТОР. Тише!.. Это было великолепно.

Рассказывая, Виктор изображает актеров.
Перед красным занавесом в освещении множества газовых рожков мужчина с облепленным перьями лицом валялся в ногах у женщины на коне, державшей в руках большой крест.
ЭСТЕР. В самом деле?
ВИКТОР. Он пел:

Любите меня иль нет,
Сохраните ваш секрет,
Мне вы, право, все равно
Опостылели давно.
Несмотря на вашу боль,
Я продолжу есть фасоль.
ЭСТЕР. Это божественно.
ВИКТОР. Да, мадам Мано-дочь. Это божественно. Но это еще не все. После спектакля мы с Пьером завернули за балаганчик и приподняли занавеску.
ЭСТЕР. И что вы увидели?
ВИКТОР. Мужчина в перьях лежал на спине и сосал вымя козы.
ЭСТЕР. А женщина?
ВИКТОР. Женщина ела хлеб.

Долгая пауза.
ЭСТЕР. Слушай, Виктор. Я тоже хочу рассказать тебе одну историю.
ВИКТОР. Наконец-то!
ЭСТЕР. Почему наконец-то?
ВИКТОР. Просто так.
ЭСТЕР. Она немного похожа на твою.
ВИКТОР. У меня уже слюнки текут.
ЭСТЕР. Это о твоем папе.
ВИКТОР. О!
ЭСТЕР. И о моей маме.
ВИКТОР. Неужели! Мадам Мано. Святая Тереза!
ЭСТЕР. Раз ты смеешься, я не стану рассказывать.
ВИКТОР. Я не смеюсь, я усмехаюсь.
ЭСТЕР. Так я могу кончить?
ВИКТОР. Кончить? Лучше не скажешь. Знаешь, на что ты только что намекнула?
ЭСТЕР. Нет, это просто к слову.
ВИКТОР. Она очаровательна.
ЭСТЕР. Спасибо. (Целует его.) Я сидела в гостиной на коленях у мамы и держала сережку. Мне недавно прокололи уши. Прошу зажечь торшер. Нет, не хочет. Тут звонят. Мама резко встает, и я скатываюсь на пол. Раз-два — обеими руками меня по щекам. “Ты что, не можешь быть осторожнее, идиотка”. Это я идиотка.
ВИКТОР. Не сняв колец?
ЭСТЕР. Конечно, нет. Она поранила мне щеку, но сломанная сережка осталась у меня в руке. Угадай, кто это был?
ВИКТОР. Мой папа.
ЭСТЕР. Точно.
ВИКТОР. “Иди спать”.
ЭСТЕР. “Я не хочу спать”. Конечно, стоит кому-нибудь прийти: тут же в постель!
ВИКТОР. И многие приходят?
ЭСТЕР. Нет, господин Помель.
ВИКТОР. Мой папа. Он красивый, да?
ЭСТЕР. Красивый? Он совсем бритый.
ВИКТОР. Ты хочешь сказать, совсем голый?
ЭСТЕР. Да нет же. Только лицо и руки.
ВИКТОР. Продолжай, дитя!
ЭСТЕР. Так вот. Я остаюсь. Мне бросают книжку. “Здравствуй, Шарль, здравствуй, Тереза. Где наш дорогой Антуан?” Папа спал. Они сели на диван, и вот что я услышала. Моя мама говорила: “Мур, мур, мур, мур”. Твой папа: “Гур, гур, гур, гур”. Моя: “Карло, я тебя обворожаю”, или что-то другое в этом роде. Твой: “Резо, ты роза трезора”. Моя: “А если Антуан, тут, вдруг”. Твой: “Не думай об этом, мой друг”. Моя: “Я не спасусь от этой угрозы сама”. Твой: “Оставь этого розового сома”. Я уверена, там был какой-то “розовый сом”. Остальное я не очень расслышала.
ВИКТОР. Это все?
ЭСТЕР. Моя заплакала, а твой ушел, хлопнув дверью.
ВИКТОР. А потом?
ЭСТЕР. А потом пришел папа в ночной сорочке и начал кружить по гостиной, приговаривая: “Мне нездоровится”. Он все время повторяет, что ему нездоровится. “Мне тоже,” — сказала мама. Он встал на колени. Мама задрожала. Он закричал, как это с ним случается в последнее время: “Телята достойны большего уважения, чем ваши дети! Базен! Маршал Базен!” И поскольку доктор советовал маме ему не перечить, все отправились спать.
ВИКТОР (встает, будто находится во власти внезапного исступления). Какая судьба! Меня поочередно подвергают испытанию молотом, рубанком, пером, прессом, паром, любовью. Теперь любовью. И надо всем этим — тяжелый сапог моего отца и великое головокружение женщин в их будуарах. (Декламирует.)
Я разрешила ему беспрепятственно в дом свой вернуться.
Я разрешила ему беспрепятственно в дом свой вернуться.
ВИКТОР (Объявляя.) Вас приветствуют: Анфан террибле, Неверный муж, Добрая мать, Любовница, Рогоносец, старик Базен. Да здравствуют ласточка! Дрофа, райская птица, какаду и зимородок! Да здравствуют скатавшиеся вьюнки и вьющиеся скаты! (Сменив тон, к Эстер, которая следит за происходящим с широко открытыми ртом и глазами). Да здравствует Антуан!
ЭСТЕР. Да здравствует папа! (Захлебывается слезами.)
ВИКТОР. Пора перевести дух.
ЭСТЕР (кричит). Ты меня пугаешь. (Снова принимается плакать).

Входят Шарль Помель, Эмилия Помель и Тереза Мано.

Сцена 4
Виктор, Эстер, Шарль Помель, Эмилия Помель, Тереза Мано.

ЭМИЛИЯ ПОМЕЛЬ (входя). Шарль!
ШАРЛЬ. Здесь!
ЭМИЛИЯ (указывая на осколки вазы). Ваза, севрский фарфор.
ШАРЛЬ и ТЕРЕЗА МАНО (хором). О!
ШАРЛЬ. Виктор, кто ее разбил?
ЭМИЛИЯ. Ты его спрашиваешь? Ну, это уж слишком. Где Лили?
ШАРЛЬ. Это Лили?
ВИКТОР. Нет, это Эстер!
ТЕРЕЗА. Это ты, Эстер?
ВИКТОР. Сами прекрасно видите — она плачет...

Входит Лили.

Сцена 5
Те же, Лили.
ВИКТОР (обрашаясь к Лили). Они думают, что вазу разбила ты. Скажи правду. Это ты ее разбила?
ЛИЛИ. Нет.
ВИКТОР. Это Эстер. Я поступил неосторожно, сказав ей, что это яйцо лошади, и стоило мне отвернуться, она тут же ее разбила, чтобы увидеть, как на свет появится жеребенок.
ЭМИЛИЯ (обращаясь к Шарлю). Вот к чему привели твои дурацкие россказни!
ШАРЛЬ. Но Виктор-то ее не разбивал...
ЭМИЛИЯ. Виктор, конечно, Виктор. Он никогда не верил в твои небылицы.

Лили уходит.

Сцена 6
Те же, кроме Лили.

ТЕРЕЗА. Эстер, подойди ко мне. (Эстер не двигается.) Ты слышала, Эстер? Я сказала тебе подойти ко мне. Ты хочешь, чтобы я сама подошла? Получай! (Бьет ее обеими руками по щекам.)
ВИКТОР. Простите, мадам Мано. Вы не забыли снять ваши кольца?
ШАРЛЬ. Виктор, не вмешивайся!
ЭМИЛИЯ (обращаясь к Терезе). Малыш боится, как бы вы не поранили Эстер своими бриллиантами.
ТЕРЕЗА (в смущении). Он прав, но это несносное существо заслуживает наказания. Ваша ваза была очень редкой вещью и стоила больших денег, не так ли, моя дорогая подруга?
ШАРЛЬ. Боже мой, бросьте, Тереза, в этом деле я виноват больше всех, я и должен быть наказан.
ВИКТОР. К тому же подобные предметы, несмотря на их солидный вес, не так прочны, как ваши кольца или ваши серьги, не так ли?
ТЕРЕЗА (краснея). Насколько я помню, мои наказания никогда не были связаны с серьгами.
ЭМИЛИЯ. Что он такое выдумывает? Не сердитесь, Тереза. Я совершенно с вами согласна. По-моему, воспитание детей требует самого серьезного отношения.
ВИКТОР. Поверьте, мадам. Эстер достаточно наказана. И на правах именинника я прошу вас простить ее.
ШАРЛЬ. Браво, Виктор! Тереза, поцелуйте вашу дочь, и забудем об этом.
ЭМИЛИЯ. Подойди, сын мой, подойди, Виктор. Вот тебе десять франков.
ТЕРЕЗА (шепотом, обращаясь к Эстер). Эстер, скажешь ты мне наконец, почему ты это сделала?
ЭСТЕР (которая уже прекратила плакать). Потому что Виктору сегодня исполняется девять лет.
ТЕРЕЗА. Так получай! (Дает ей пощечину.)
ВСЕ. О!
ТЕРЕЗА. Дорогой Виктор, прости, но это было сильнее меня. Сегодня вечером это в последний раз.

Эстер не движется. Виктор подходит к ней, и они о чем-то шепчутся.

ШАРЛЬ. Поговорим о чем-нибудь другом, чтобы не омрачать криком и слезами наш маленький праздник. Скоро к нам присоединятся Антуан и генерал.
ТЕРЕЗА. О, этот Антуан! Если бы он не настаивал на своем приходе, я бы охотно оставила его дома.
ЭМИЛИЯ. Что вы такое говорите, Тереза? Вы бы оставили Антуана? Но, моя дорогая, мне было бы так жаль. И Виктор его обожает. Он бы непременно на вас рассердился.
ТЕРЕЗА. Ах, вы знаете, с ним так тяжело.
ЭМИЛИЯ. Что?
ШАРЛЬ. Да, моя дорогая Эмилия, Антуан болен. Он...
ТЕРЕЗА. Он сумасшедший.
ЭМИЛИЯ. Сумасшедший?
ТЕРЕЗА. Увы!
ЭМИЛИЯ. Это ужасно!
ШАРЛЬ. Не изображай удивление, Эмилия. Тебе прекрасно изветно, что у Антуана бывают припадки. Раньше они случались редко, теперь — все чаще и чаще. С каждым днем это все больше угнетало Терезу. Теперь она просто в отчаянии.
ТЕРЕЗА. Да.
ЭМИЛИЯ. Ну-ну, Тереза, не отчаивайтесь. И не теряйте головы так вдруг.
ВИКТОР (прислушивавшийся к разговору). Да, вдруг.

Все оборачиваются к нему.
ВИКТОР. Вдруг. В один прекрасный день он поднимает войска, как поднимают ветку с листьями.

Целится взглядом.

Прекраснейшие женщины мира томятся в кровавых кружевах, и реки поднимаются, как змеи под дудку факира. Человек в окружении целого штаба хищников атакует центр города, вокруг которого, плотно сомкнутые, как ящики для снарядов, маршируют дома. Цветы меняют плюмажи. Стада разбредаются. Леса раздвигают ветки. Десять миллионов рук совокупляются, превращаясь в птиц. Всякая дорога — смычок. Всякая утварь — музыка. Так вдруг. Он отдает приказ!

Все растерянно смотрят на Виктора.
ШАРЛЬ. Виктор! Что с ним? Что с тобой?
ВИКТОР. На меня что-то нашло.
ЭМИЛИЯ. Виктор. Я никогда его таким не видела. Тебе плохо, Виктор? Отвечай. Дать тебе лекарство? Вот настой лимонной мяты с кусочком сахара.
ВИКТОР (рассмеявшись). Что здесь происходит? Вы говорили об Антуане, не так ли? Вы сказали, Антуан должен прийти, несмотря на то что болен. Это в духе моей матери. Стоит при ней заговорить о болезни, как все ей кажутся больными.
ШАРЛЬ. Хватит шутить. Объясни мне, что ты хотел сказать.
ВИКТОР. Папочка, здесь нечего объяснять. Я прикинулся сумасшедшим. Это не так уж трудно!
ШАРЛЬ. Нет. Но это нетактично по отношению к Терезе. Ты должен попросить у нее прощения.
ЭСТЕР. Я запрещаю ему просить у мамы прощения.
ВСЕ. Что?
ЭСТЕР. Да, запрещаю.
ШАРЛЬ. И почему же, мадемуазель, позвольте у вас узнать?
ЭСТЕР. Не знаю. Но я не хочу, чтобы он просил у нее прощения. Меня же не просили извиняться за то, что я разбила вазу.
ТЕРЕЗА. Хорошо. Он не станет извиняться. Видите, она вовсе не так уж зла, эта Эстер. Но тогда пусть он нам объяснит, что означал этот бред, в котором, я уверена, никто ничего не понял.
ВИКТОР. Как, вы не догадались?
ВСЕ. Ах, нет! Я нет. Кто догадался?
ВИКТОР. Ладно, эти разбросанные в полном беспорядке слова когда-нибудь войдут в мои сочинения.

Стоит тишина, затем все начинают натянуто смеяться.

ШАРЛЬ. Каков плутишка! Каков весельчак! Что делать, нужно прощать ему кое-какие мелочи, он приносит нам полнейшее удовлетворение. Вчера я встретил его учителя, и тот опять мне это повторил. Этот малыш, если с ним ничего не случится, далеко пойдет, очень далеко, поверьте мне. Он страшно умен, слышите, Тереза, страшно.
ТЕРЕЗА. Я слышу, страшно...

Антуан Мано врывается как ветер.

Сцена 7
Те же, Антуан Мано.
АНТУАН МАНО. Добрый вечер. Где он? А, вот ты где. Он растет не по дням, а по часам. Сколько тебе лет? Девять, и у тебя рост метр восемьдесят. Сколько ты весишь? Ты никогда не взвешиваешься? Напрасно: кто следит за собой — тот хорошо себя знает, кто хорошо себя знает — тот имеет хороший вес. Какой у вас прекрасный ребенок, Шарль. Вылитый портрет Гальвани, этого, как его, дрессировщика лягушек. Немного посмеяться никогда не повредит. А вы, Эмилия, все так же грустите? Какая досада. Ничего не поделаешь, такова жизнь. А, теперь вы бьете посуду. Браво, Шарль. Да здравствует молот. Хотя я предпочитаю пилу, она мелодичнее. Дело вкуса, не так ли? Дело вкуса. Добрый вечер, Тереза. (Целует ее.) Как, ты не хочешь меня поцеловать? Она не хочет меня поцеловать. Она никогда меня не целует. Не знаю почему. Она не капитулирует. Одиннадцать тысяч ружей, триста пушек, иллюминация, флаги. Что за жизнь! А вот и маленькая маркитантка. Мамзель Эстер. С воинским приветом. Да здравствует Первый Консул! (Поет.)
Я дочь Мон-Табора, ра, ра, ра, ра.
Дочь тамбур-мажора, ра, ра, ра, ра.
(Целует дочь.) Послушайте, я счастлив видеть вас всех в добром здравии. Особенно Шарля. Шарль, старина, вы влюблены. Нет? Шучу. Эмилия, вы не дождетесь от меня комплиментов. Вы не можете удержать при себе этого молодца. Ну-ка, Тереза, покажи нам, как ты умеешь подсыпать пороху в огонь. Давай, игра рук, лодыжек, стрельба глазами, трепетание членов, наконец, умение вести позиционную войну.
ШАРЛЬ. Антуан, мой дорогой друг, возьмите... держите стакан хинной настойки.
ЭМИЛИЯ. Да, хинной настойки...
ТЕРЕЗА. Друг мой, прошу тебя, замолчи. Тебя слышат дети. Сядь.
АНТУАН. Славные люди! (Падает на стул.)
ВИКТОР. Месье Мано, месье Мано!
АНТУАН. А, что?
ЭМИЛИЯ. Это мой маленький Виктор, это он зовет вас.
АНТУАН. Это ты, Виктор? Подойди сюда, дорогой, скажи, чего ты хочешь.
ВИКТОР. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Базене.
ВСЕ. О, Виктор!
АНТУАН (говорит так, будто читает выученный наизусть урок). БАЗЕН (Ахилл), маршал Франции, родился в Версале. Отличился в Крыму, затем был главнокомандующим в Мексике, где успешно воевал; но, будучи назначен командовать в 1870-71 г. г. обороной Метца, воистину предал свою страну по причине собственной небрежности, бездарности, узости и эгоизма своих намерений. Позволил окружить город, создал лишь видимость усилий для выхода из сложившегося положения, вступил в подозрительные переговоры с Бисмарком, а затем сдал город, не совершив того, что предписывали ему честь и воинский долг. В 1873 г. был приговорен к смертной казни, которая потом была заменена тюремным заключением. Ему удалось бежать и скрыться в Испании, где он жил, окруженный всеобщим презрением (1811 — 1888) {Словарь "Larousse" (примеч. во французском издании пьесы)}. (Принимается плакать.)
ТЕРЕЗА. Это так стыдно, стыдно, стыдно. (Закрывает лицо руками.)
ШАРЛЬ. Нет же, Тереза, нет. Уверяю вас, это очень любопытно...
ЭМИЛИЯ. Шарль, довольно!
ВИКТОР. Спасибо, месье Мано, благодарю тебя.
ШАРЛЬ. Хватит, Виктор, ты делаешь это нарочно. (Отводя его в сторону.) Месье Мано болен, ты должен был бы пожалеть мадам Мано и Эстер.
ВИКТОР. Эстер мне заявила, что больше всего любит историю о Базене, и я думал, что доставлю ей удовольствие.
ТЕРЕЗА (слышавшая разговор). Опять ты, Эстер! Иди сюда! (Дает ей пощечину.)
ШАРЛЬ (Эмилии). Правда, любопытно?
ЭМИЛИЯ. Я ничего не понимаю. Впору поверить, что это заразно. Посмотри на Виктора.
ШАРЛЬ. Но Антуана не было здесь, когда Виктор...
ЭМИЛИЯ. Да, но он вот-вот должен был прийти. Я места себе не нахожу.
ТЕРЕЗА (подходя к ней). Прошу вас, простите меня, Эмилия, я должна была это предвидеть.
ЭМИЛИЯ. Что поделаешь, дорогая Тереза, у каждого свои горести, и мы рады случаю разделить их с вами.
ТЕРЕЗА (обнимая ее). Дорогая, дорогая подруга.
АНТУАН (очень непринужденно). Простите меня, кажется, я был немножко не в себе. Надеюсь, я не злоупотребил вашим гостеприимством?
ШАРЛЬ. Ничего, ничего, старина Антуан. Скажем, вы немного грезили, немного спали. Хватит об этом. Теперь с вами все в порядке?
АНТУАН. Мне уже хорошо.
ШАРЛЬ. Прекрасно.
ЭСТЕР. Да здравствует папа.
АНТУАН (взяв ее на колени и целуя). Нужно говорить: Да здравствует Виктор! Так ведь? Да здравствует девятый день рождения Виктора!
ЭСТЕР. Да здравствует Виктор!

Входит генерал.

Сцена 8
Те же, генерал Этьен Лонсегур.

ШАРЛЬ. А вот и генерал!
ГЕНЕРАЛ ЭТЬЕН ЛОНСЕНГУР (приветствуя). Мадам... Мадам... Добрый вечер, Шарль. Добрый вечер, месье Мано. По-прежнему растем, Виктор? Растем умом и телом?
ВИКТОР. К несчастью, да, генерал.
ГЕНЕРАЛ. К несчастью? Что значит к несчастью?
ВИКТОР. Так, слова.
ГЕНЕРАЛ. Одно из слов. Какой у тебя рост?
ВИКТОР. Метр восемьдесят один, генерал.
ГЕНЕРАЛ. Кирасир, мы сделаем из тебя кирасира.
ВИКТОР. Вы слишком любезны, генерал.
ГЕНЕРАЛ. Я? Да я обычная скотина.
ЭСТЕР. Это неправда.
ГЕНЕРАЛ. А, наша очаровательная малышка! Здравствуй, Эстер. Значит, ты не хочешь, чтобы я был скотиной? Тогда кем, по-твоему, я должен был бы быть?
ЭСТЕР. Генералом.

Смущение.

ВИКТОР. Скажите-ка, генерал...
ЭМИЛИЯ. Я запрещаю тебе фамильярничать, слышишь?
ГЕНЕРАЛ. Дорогое дитя, меня все называют генералом. Чего от меня хотят? Чего от меня хочет мой маленький Виктор?
ВИКТОР. Вы знаете Базена?
ВСЕ (кроме генерала и Антуана, который не слышал). О! О! О!
ТЕРЕЗА (Виктору, отводя его в сторону). Сделай мне одолжение, Виктор, прекрати говорить о войне 1870-71 годов. Ты думаешь всех этим развеселить? Мой муж очень болен. Достаточно затронуть эту тему, и его припадки тут же возобновятся. Ты ведь не станешь этого делать, правда, обещай мне? Поклянись.
ВИКТОР (щекоча ей виски). Мур, мур, мур, мур.
ЭМИЛИЯ (неожиданно подходя). Он все еще ведет себя как ребенок. Не сердитесь на него, Тереза. Конечно, ему уже девять лет, но ведь ему только девять лет. Идем к столу, Виктор, все к столу.

Все рассаживаются по местам. Свет гаснет. Когда свет снова зажигается, накрыт десерт.

ГЕНЕРАЛ (поднимая бокал). Я пью за твои девять лет, Виктор.
ВСЕ. За девять лет Виктора.
ВИКТОР. Я пью за мою любимую мать, за моего обожаемого отца, за генерала Этьена Лонсегура, я пью за вас, мадам Мано, я пью за месье Антуана Мано. Я пью за их дочь Эстер и за Лили, превосходную гувернантку.
ВСЕ. Браво!

Чокаются.
ШАРЛЬ. А теперь, Виктор, расскажи нам что-нибудь.
ВИКТОР. Но я ничего не знаю.
ЭМИЛИЯ. Не заставляй себя упрашивать. Ты никогда не отличался застенчивостью. Думаю, ты не будешь стесняться мадам и месье Мано.
ВИКТОР. Нет, я боюсь генерала.
ГЕНЕРАЛ. Виктор, прочитай нам стишок. Ты наверняка какой-нибудь знаешь, черт подери. Все знают какие-нибудь стишки.
ЭМИЛИЯ. Он так хорошо их читает!
ВИКТОР (вставая). Генерал, это посвящается вам. Посвящается Франции.
Мой мальчик, назавтра ты станешь солдатом,
Ты знаешь, тебя я люблю.
С винтовкой отцовской пойдешь ты в атаку
Доказывать храбрость в бою.
Быть сильным, быть смелым, освоить науку
Придется тебе до конца.
Отдашь ты отчизне и сердце, и руку,
Повенчан кусочком свинца.
АНТУАН (внезапно вскакивая). Я прошу слова.
ВИКТОР. Говори, Антуан.
ТЕРЕЗА. Сядь, Антуан.
ВСЕ. Оставьте его, Тереза, да ну же, оставьте его, пусть продолжает.
ШАРЛЬ. Виктор, ты слишком много себе позволяешь в отношении Антуана.
ВИКТОР. Говори, Антуан! Разговорчики в строю!

Все замолкают, смушенные и испуганные.

АНТУАН. Свиньи. Свиньи. Свиньи. Жалкая кавалерия Седана с ее захудалыми лошадьми! {Под Седаном капитулировал Наполеон III в 1870 году.} Но тот, блестяще разукрашенный, с двумя неграми по бокам, добыл нам Сенегал и Нигерию. Что сделал Федерб? {Федерб (Луи, Леон, Сезар) (1818 - 1889) французский генерал и колонизатор. Начал карьеру в Алжире (1842 - 1847, 1849 - 1852) и в Гваделупе (1848 - 1849). Губернатор Сенегала (1854 - 1865). В 1870 году командовал Северной армией во франко-прусской войне, имел успех, но затем проиграл сражение в Сен-Квентине. В 1879 году участвовал в научной экспедиции в Египте.} Федерб, стоя на быке, в окружении 1 400 чернокожих солдат, вдруг спустился по маленькой переносной лестнице из меди и пурпура прямо в пустыню, где все арабские племена всколыхнулись, как приветливое море, и посадил посреди пустыни пальму, приносящую финики, трехцветные, как французский флаг. Да здравствует Третья Республика, которая гарантирует обязательное образование, воспитывает граждан в полном смысле этого слова и обеспечивает трудящимся классам точное соблюдение принципов человеческой солидарности, являющихся самым драгоценным завоеванием революции. {Словарь "Larousse" (примеч. во французском издании пьесы)} Все остальные — свиньи, свиньи и патриоты.

Умолкает.
Гнетущая тишина.
ВИКТОР. А Базен?
ВСЕ. О! О! О!
АНТУАН. Базен? (Смотря Шарлю в глаза.) Шарль, ты знаешь историю Базена?
ШАРЛЬ. Нет.
ТЕРЕЗА. Но, дорогой мой, ты ее недавно рассказывал...
АНТУАН (схватив нож и ударяя им по столу). А, попался, Базен, попался, вот так-то, получай, получай, получай! (Плачет.) Я скоро умру. Дайте мне ее фотографию! Нет, господин кюре, от вас мне ничего не нужно, прошу вас, обойдемся без молитвы, я приказываю: солдаты, должен сказать вам правду, я рогоносец, а теперь — цельтесь прямо в сердце, в сердце рогоносца. (Падает.)
ТЕРЕЗА. Я же говорила. (Плачет.) Эта канитель тянется уже больше месяца: всякий раз неожиданно, исподволь и все ужаснее.

Гнетущая тишина.
Никто не осмеливается пошевелиться. Тереза и Шарль испуганно смотрят друг на друга. Лили стоит в дверях. Эстер в углу шмыгает носом.

ВИКТОР (подходя к Антуану). Антуан, от имени французского народа посвящаю тебя в кавалеры ордена Почетного Легиона. (Целует его как при обряде посвящения.)
АНТУАН (который снова успокоился). Ты очень добр, Виктор. Я тоже тебя люблю. Твои стихи чрезвычайно меня тронули. Кто их написал?
ВИКТОР. Виктор де Лапрад. Я прочел его стихи, потому что его, как и меня, зовут Виктор.
АНТУАН (призывая всех в свидетели). Чудесно! Ты плачешь, Эстер? Я уверен, это оттого, что твоя мать опять тебе что-нибудь запретила. Тереза, не перечь ей сегодня. Дай ей горчицы, если ей хочется. Она нам тоже сейчас что-нибудь прочтет. Теперь ее очередь. Правда, Эстер?
ЭСТЕР. Да, папа. Тише, я начинаю.
Запах сливочного масла
Кошечку привлек,
От колбасника к молочнику
Шмыг через порог.
Как уснул колбасник сладко —
Миг подстерегла -
Тащит бархотною лапкой
Масло со стола.
Пусть колбасник и молочник
Правды не найдут.
Вы, мадам, не беспокойтесь:
Ваш ребенок тут.
Будет бегать и резвиться
Не познав хлопот,
Пока чинно и пристойно
В школу не пойдет.
ЭМИЛИЯ. Прекрасно! Виктор, поцелуй Эстер и поблагодари ее.
ВИКТОР. Я восхищен, Эстер, и целую тебя от всего сердца.
ГЕНЕРАЛ. В школу не пойдет... не пойдет... Да, было время. Пойдет туда, пойдет сюда... (Поет.) Туда, сюда, обратно, тебе и мне приятно.
ШАРЛЬ. Генерал, уж не намекаете ли вы...

Все смеются.
ГЕНЕРАЛ (указывая на Эстер и Виктора, которые не разжимают объятий). Симпатичная пара эти два малыша. И оба высокие. Держу пари, вы их пожените.
ТЕРЕЗА. Ах, нет!
ЭМИЛИЯ. Почему бы нет, Тереза. Наш Виктор и ваша Эстер. Я никогда об этом не думала, но мой Виктор и Эстер... В конце концов, шутки ради, Эстер вполне могла бы стать Помель, я же стала Помель. Конечно, у нас еще есть время это обдумать, но, соединив их, мы объединим наши семьи. Я уверена, Антуан придерживается того же мнения.
ШАРЛЬ. Боже мой, Тереза... Эмилия, у них еще есть время.
АНТУАН. Нет, у них нет времени. Мы их поженим прямо сейчас. Повеселимся, а? Сейчас я вас поженю. Я уверен, что вы уже умеете играть в любовь. Так ведь, генерал? Будет очень забавно.
ГЕНЕРАЛ. Точно, сыграйте-ка нам в мамы-папы. Отличная идея. Виктор, ты папа. Эстер, ты мама. Разумеется, женщина начинает.

Долгая пауза, во время которой Виктор что-то шепчет Эстер. Эстер и Виктор разыгрывают сцену, которую девочка застала между Шарлем и Терезой.

ЭСТЕР. Мур, мур, мур, мур.
ВИКТОР. Гур, гур, гур, гур.
ЭСТЕР. Карло, я тебя обворожаю.
ВИКТОР. Резо, ты роза трезора.
ЭСТЕР. А если Антуан, тут, вдруг.
ВИКТОР. Не думай об этом, мой друг.
ЭСТЕР. Я не спасусь от этой угрозы сама.
ВИКТОР. Оставь этого розового сома.

Эстер изображает, что плачет. Виктор выходит, хлопнув дверью, и тотчас входит обратно, с фальшивой бородой, крича.
Телята достойны большего уважения, чем ваши дети! Ба, ба, ба... бабах!

Срывает накладную бороду, и оба начинают смеяться. Все присутствующие ошеломлены. Антуан подходит к Эмилии и шепчет ей на ухо несколько слов.

ЭМИЛИЯ. Антуан!
ГЕНЕРАЛ. У вас стучат зубы, Эмилия. Вам холодно?
ЭМИЛИЯ. Оставьте меня. Ах, простите, генерал. Нет, благодарю вас, мне не холодно. Не может быть, Антуан, оставьте меня.

Антуан настаивает на своем, он гладит Эмилию, которая пытается от него освободиться.
ГЕНЕРАЛ (Терезе). Кажется, сейчас начнется новый припадок.
ТЕРЕЗА. Не знаю. Говорю вам, не знаю. (Кричит.) Не знаю.
ГЕНЕРАЛ (Шарлю). Что с вами со всеми? Что здесь происходит? Это не по моей линии.
ШАРЛЬ. По линии, по линии. Плиний. Плиний старший, черт побери!
ГЕНЕРАЛ (детям). Дети, выйдите на минутку.
ВИКТОР. Нет, генерал.
ЭСТЕР. Нет, генерал.
ГЕНЕРАЛ. Ладно, оставайтесь.

Антуан не отступает и продолжает приставать к Эмилии, декламируя.

АНТУАН.
Запах сливочного масла
Кошечку привлек,
От колбасника к молочнику
Шмыг через порог.
Пусть колбасник и молочник
Правды не найдут.

Наконец Антуан замолкает и падает в кресло, обхватив голову руками. Эмилия, откинув голову назад, скрестив руки, переводит взгляд от мужа к Терезе. Дети время от времени целуются. Генерал сморкается. Тереза и Шарль подталкивают друг друга локтями. Долгая немая сцена.
ЭМИЛИЯ. Пусть знают все: я ничего не поняла в этой сцене.
ТЕРЕЗА. Антуан, мой бедный Антуан. (Плачет.)
ШАРЛЬ. Я хотел бы спросить Виктора... Виктор!
ВИКТОР. Что, папа?
ШАРЛЬ. Ничего. Потом.
АНТУАН (встает). Тереза была права. Мне нехорошо. Я должен вернуться домой. Проситите меня.
ТЕРЕЗА. Простите нас. Эстер, идем! Твое пальто, твои перчатки...
АНТУАН. Нет, я вернусь один. Я запрещаю вам возвращаться со мной. Я запрещаю вам, слышите! До свидания. (Уходит, напевая.) Вы, мадам, не беспокойтесь...

Долгое смущение.

Сцена 9
Те же, кроме Антуана.

ГЕНЕРАЛ. Как нам было весело, а теперь мы плачем! И дети так милы! Продолжим праздник.
ЭМИЛИЯ. Вы правы, генерал. Держите, бокал шампанского.
ГЕНЕРАЛ. С удовольствием. И пусть другие сделают то же самое. Шарль, по последней.
ШАРЛЬ. Не откажусь.

Пьют.

ГЕНЕРАЛ. Виктор, подойди ко мне. Мы хотим тебя порадовать. Нам ведь исполняется девять лет? Что действительно могло бы тебе принести большую, настоящую радость?
ВИКТОР. Обещаете выполнить, генерал?
ГЕНЕРАЛ. Заранее обещаю. Слово солдата.
ВИКТОР. Хорошо, я хочу поиграть с вами в лошадки.
ГЕНЕРАЛ. Что?
ВИКТОР. Да, как Генрих IV. Вы встанете на четвереньки, я сяду верхом на мою лошадку, и мы объедем стол. Ничего, послы короля Испании пусть подождут. {Генрих IV (1553-1610). С 1572 г. - король Наварры, а с 1589 г. - Франции}
ЭСТЕР. Да, да, да! Браво, браво!
ШАРЛЬ. Виктор! Это глупо и оскорбительно, я не позволю!
ВИКТОР. Вы обещали, генерал. Вы дали мне слово солдата.
ЭМИЛИЯ. Это невозможно. Виктор, попроси что-нибудь другое!
ГЕНЕРАЛ. Но это очень милая просьба. Я не откажу тебе в такой малости, дорогой Виктор. Седлать коней! (Дает сигнал “седлать”.) Вперед, драгуны, седлать коней! Эскадрон, по четыре — становись!
ШАРЛЬ. В последний раз тебе говорю. Нет!
ГЕНЕРАЛ. Это мое дело, Шарль. Я дал слово, и я его с удовольствием сдержу. Я буду счастлив, если смогу привить Виктору вкус к военной службе. Дорогая Эмилия, уже сейчас у него рост кирасира. Только вообразите, в девять лет.
ВИКТОР (подзывая генерала, вставшего на четвереньки). Цып, цып, цып, цып!

Генерал приближается к Виктору. Тот берет его за аксельбант, как за узду. Генерал поддерживает игру и изображает коня. Он ржет, брыкается, становится на дыбы и т.д. Происходит своего рода выездка.
ВИКТОР. Назад, назад, хорошо, хорошо.

Дает ему кусок сахара. Конь успокаивается, позволяет Виктору себя оседлать.

Но, но!

Все смущены, кроме Эстер, которая хохочет.
Шагом, шагом, шагом. Хорошо. Рысью! (Гладит коня рукой.) В галоп, в галоп, в галоп! (Пришпоривает коня.)

ЗАНАВЕС.

АКТ II
Гостиная.
Сцена 1
Входит Тереза, за ней Шарль.

ТЕРЕЗА. Что за жизнь! Что за несчастье! Что за дети! И в довершение всего — ты!
ШАРЛЬ. Я, я. (Удрученно.) Ах!

Пауза.

ШАРЛЬ. Перейдем к делу. Кое-кто преподнес нам сюрприз.
ТЕРЕЗА. Эстер.
ШАРЛЬ. Дети предали нас. Хотел бы я думать, что неосознанно... Да и как думать иначе?.. Но мы преданы. У Эмилии...
ТЕРЕЗА. ...больше нет сомнений.
ШАРЛЬ. Что теперь будет? Что будет с нами? С Антуаном?
ТЕРЕЗА. Антуан сумасшедший.
ШАРЛЬ. Cумасшедший.
ТЕРЕЗА. Ты тоже. Генерал, Эмилия, твой сын, все, все сумасшедшие. Я больше не могу. Я не могу вернуться. Я не могу уйти. Я не могу остаться... я тебя обожаю. (Падает в объятия Шарля.)
ШАРЛЬ. Резо, Резо, Резо!
ТЕРЕЗА. Карло! Какое счастье! Какое несчастье!
ШАРЛЬ. Возьми себя в руки, прошу тебя, Резо, постарайся сдержаться.
ТЕРЕЗА. Есть от чего... (Долго целует его в губы.)
ШАРЛЬ (освобождаясь). Хватит. Прости, но нужно взять себя в руки, милая Резо, умоляю тебя.

Крадучись входит Виктор, прячется за пальмой.

Сцена 2
Те же, Виктор, которого замечают не сразу.

ТЕРЕЗА. Я ничего не понимаю.
ШАРЛЬ. Мы недостаточно осторожны. Это точно! Конечно, они еще слишком малы, они не понимают, но они видят, они повторяют, они нас копируют, как мартышки!
ТЕРЕЗА. Что касается моей... Вот подожди, вернемся домой. Она это надолго запомнит, негодница! Получит по первое число. А генерал еще хотел их поженить! Со стыда можно сгореть!
ШАРЛЬ. В самом деле, это затруднительно...
ТЕРЕЗА. Затруднительно. Ну и слова ты подбираешь. Да это же инцест в чистом виде. Подумать только... (Смеется.) Они даже говорят на нашем языке. Оставь этого розового сома...
ШАРЛЬ. Умоляю тебя, Тереза, в последний раз! Ты возбуждена из-за всего этого, у тебя сдают нервы. Существуют же совпадения, черт побери! Их можно использовать, а можно доказать, что они случайны...
ТЕРЕЗА (увлекает его за собой к дивану, давая понять, что собирается его приласкать). Слишком поздно.
ШАРЛЬ. Давай, не стесняйся! Продолжай свои непристойные намеки, но предупреждаю тебя, что, если ты не остановишься, я за себя не отвечаю. Тем хуже для нас, тем хуже для тебя, тем хуже для всех. (Наваливается на нее.)
ВИКТОР. Слишком поздно! (Выходя из своего укрытия.) Вы, мадам, подобная легкому гипюру, и ты, отец, слабый, аки агнец, — вот та счастливая звезда, которая зажигается над моей постелью каждую ночь. После того, как кофе выпит, слышно только гудение кофемолки моей матери. Ночная рубашка в пятнах от слез перед возвращением мужа-ветреника. В своих мечтах я называю вас “мама”. Иногда я в маске, с револьвером в руке проникаю в вашу гостиную и заставляю вас читать отрывок из “Илиады”:
Храбрый! почти ты богов! над моим злополучием сжалься,
Вспомнив Пелея отца: несравненно я жалче Пелея!
Я испытую, чего на земле не испытывал смертный:
Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!
{Отрывок из "Илиады" приводится в переводе Н. И. Гнедича}

Становится на колени и целует Терезе руку.

ШАРЛЬ. Опять он со своими сочинениями! Это невероятно! А что делают генерал и твоя мать? И почему с тобой нет Эстер?
ВИКТОР. Генерала я отправил в конюшню. Моя мать там, где ей место — в бельевой. Что касается Эстер, она скоро прекратит смеяться.
ТЕРЕЗА. Ты же не станешь утверждать, что этот ребенок делает все неосознанно.
ШАРЛЬ. Послушай, Виктор. (Дает ему пощечину.) Это моя первая пощечина, ты ждал девять лет, чтобы ее получить. Пусть она послужит тебе уроком.
ВИКТОР. Значит, теперь я избавлен от необходимости учиться?
ШАРЛЬ. Ты еще резонерствуешь?
ВИКТОР. Я резонирую, как барабан.

Новая пощечина.
ТЕРЕЗА. Оставь его.
ВИКТОР. Спасибо... за то, что Эстер ждет лучшая доля!

Входит Эстер.

Сцена 3
Те же, Эстер.

ВИКТОР. Эстер, ты прекратила смеяться?
ЭСТЕР. Прекратила, но, Боже мой, как это было весело!

Входят генерал и Эмилия.

Сцена 4
Те же, генерал, Эмилия.

ГЕНЕРАЛ. Бывают же такие невероятные случаи. К примеру, Антуан, самый мягкий человек на свете, действует, как кинжал в руке мамелюка, а я, рожденный для войны, я безучастен, как жандармский флаг.
ШАРЛЬ. О, генерал, что за метафоры!
ГЕНЕРАЛ. Что! Что я сказал? Я опять сказал противоположное тому, что думаю. Я всегда говорю противоположное тому, что думаю. Но вы, дорогой Шарль, достаточно умны, чтобы меня поправить.
ШАРЛЬ. Вот именно, так что можете обращаться со мной как с идиотом.
ВИКТОР. Разумеется, если вы думаете, что он умен, вы должны ему сказать, что он полный идиот.
ГЕНЕРАЛ. В таком случае, Виктор, ты самый законченный кретин.
ВИКТОР. После вас, мой генерал!
ШАРЛЬ. Эта игра может никогда не прекратиться, и я сам хочу положить ей конец. Виктор, попрощайся со всеми и иди спать.
ВИКТОР. С кем спать?
ШАРЛЬ (выходя из себя). С кем, с кем? Не знаю. С Эстер, с матерью, если тебе угодно.
ВСЕ. О!
ШАРЛЬ. Вы правы, это становится невыносимо; здесь тайна, там слабоумие. Один говорит противоположное тому, что думает; другой изображает обезьяну. Все вокруг почему-то рушится. Я ничего не понимаю во всех этих играх. Виктору девять лет, и он меня спрашивает, с кем ему спать, я ему отвечаю: с Эстер, с матерью, это все равно что сказать, с Папой римским, и все возмущаются. Что я, по-вашему, должен был ответить? С кем он, по-вашему, должен спать?

Входит горничная.

ВИКТОР. С горничной.

Лили ставит поднос и исчезает. Долгая пауза. Смущение.
ЭМИЛИЯ. Ты заставляешь меня краснеть, Виктор.
ЭСТЕР. Я хочу спать с тобой.
ТЕРЕЗА. И эта туда же. А вы, генерал, хотели бы вы с ним спать?
ГЕНЕРАЛ. Если я скажу да, вы мне поверите, если скажу нет — вы поверите, что я думаю противоположное.
ВИКТОР. Мерзавец!
ВСЕ. А? Что?
ВИКТОР. Ничего... ничего... я разговариваю сам с собой. Я говорю себе, что я мерзавец. Как! Празднуется мое девятилетие; все собрались, чтобы в радости встретить столь счастливое событие; а я довожу до слез свою мать. Я заставляю беспокоиться лучшего из отцов, я отравляю жизнь мадам Мано, я провоцирую сумасшествие ее несчастного мужа, я глумлюсь над французской армией. Что касается горничной, я делаю ей сомнительные предложения. Вплоть до милейшей Эстер, которую я впутываю в это грязное дело. В конце концов, кто я? Во что я превратился? Разве я больше не Виктор? Неужели я обречен вести постыдное существование блудного сына? Скажите мне, наконец. Неужели я воплощение пороков и мучений? Если так, то лучше смерть, чем бесчестье! Лучше трагическая судьба блудного сына (Хватается руками за голову.) Да, откройте все двери! Дайте мне уйти и заколите жирного теленка в день моего двадцатипятилетия!
ГЕНЕРАЛ. Шарль, это сильно смахивает на исповедь. Если бы я был священником, я бы сказал, что этот ребенок одержим дьяволом.
ШАРЛЬ. Послушайте, генерал, я верный республиканец. И всегда подразумевалось, что религиозный вопрос никогда не встанет между нами. Мои предки были членами Конвента, мои прадеды совершили революцию 48-го года, мой дед был коммунаром. Я радикал и надеюсь, что мой сын, который не был крещен и который, клянусь своей головой, не пойдет на первое причастие, никогда не станет попом.
ЭМИЛИЯ. Так кем ты хочешь его вырастить?
ШАРЛЬ. Субпрефектом. Правда, Виктор? Субпрефектом, а?
ВИКТОР. Нет, не выйдет.
ТЕРЕЗА. Скажи, мой дорогой, кем ты хочешь стать. Не стоит мешать детям развивать их наклонности.
ВИКТОР. Я хочу превратиться во что-нибудь кровожадное. Блудный сын, вот неплохая идея.
ЭМИЛИЯ (вставая). Он меня пугает.
ШАРЛЬ. Полноте, он над нами смеется. Пусть отправляется спать.
ЭСТЕР. Нет, он не пойдет спать. У него сегодня день рождения, он должен остаться до конца праздника. Останься, Виктор. Хочешь, я положу тебе мяса, если ты его любишь?
ГЕНЕРАЛ. Наша проказница права больше, чем мы все. У Виктора расшалились нервы. Заметьте, я его не защищаю, но, в конце концов, это его праздник, и если он любит мясо, дайте ему ребрышко, это не особенно возбуждает и эффективно действует.
ТЕРЕЗА. Я дам Эстер кусочек мяса между двумя приемами пилюль.
ЭСТЕР. Да, только я, как и Виктор, предпочитаю ребрышки.
ТЕРЕЗА. Тогда почему ты сосешь пилюли?
ЭСТЕР. Я их не сосу, я их грызу.
ШАРЛЬ. Сдается мне, что мы ничего не добьемся от этого ребенка. Я это понял сегодня вечером. Мы ничего от него не добьемся, хотя нет, скорее, мы добьемся того, что он собьется с пути, станет проходимцем и неудачником и кончит свои дни на эшафоте.
ЭМИЛИЯ. Негорячись... На эшафоте! Ах, нет. Ничего себе! Сначала он видит его в субпрефектуре, потом под ножом гильотины. Сядь ко мне на колени, Виктор. Твой отец круглый дурак. Закончится тем, что ты пострадаешь из-за него. Ребенок получает все первые премии в школе! Ты втайне ревнуешь сына. Да, ты ревнуешь. Ты всегда был лентяем. Посмотри, кто ты сегодня? Без протекции твоего брата у тебя не было бы даже этой должности на табачном складе с жалованьем, на которое мы бы умерли с голоду, если бы не мое приданое. И ты еще хочешь давать своему сыну советы? И ты еще хочешь предсказать будущее? Ты меня смешишь, я умираю со смеху. (Рыдает.)
ШАРЛЬ. Так умирай, черт побери! Умирай, только больше не реви.
ВИКТОР. Смейся, дорогая мама, хохочи во весь рот.
ШАРЛЬ (схватив вазу и разбив ее). Вот теперь я доволен. (Делает несуразный прыжок.) Это успокоило мои нервы. С такими поворотами еще немного, и я бы превратился в Антуана. Еще немного, и я бы вас убил, генерал, я бы охотно принял вас за Базена.
ТЕРЕЗА. О, прошу вас, Шарль, мой муж не заслуживает...
ШАРЛЬ. Как, ты... О, простите, Тереза! Поймите же, невозможно просуществовать так весь вечер. Понадобилось бы чудо. Мы не можем расстаться. Мы не можем лечь спать. Мы не можем оставить этого ребенка одного. Только зайдешь в комнату... тут же сцена, а стоит вам вернуться домой... Антуан, быть может, до сих пор в бешенстве. Может, оставить Эстер у нас? Может, поручить ее генералу? Лонсегур, вы ведь знакомы со стратегией. Придумайте что-нибудь... Не знаю, что угодно! Если потребуется, найдите пушку...
ГЕНЕРАЛ. Пушку! Ну, вы скажете...
ЭСТЕР (берет фуражку генерала, надевает на голову и, танцуя, напевает).
Станцуем карманьолу,
Да здравствует старушка, да здравствует старушка!
Станцуем карманьолу,
Да здравствует старушка — пушка!

Вдруг посреди общего беспорядка входит чрезвычайно красивая женщина в вечернем платье.

ВИКТОР (кричит). Чудо! (Соскакивет с колен матери.)

Сцена 5
Те же, Ида Мортемар.
ИДА МОРТЕМАР. Ты меня не узнаешь?
ЭМИЛИЯ. Нет.
ИДА. Посмотри на меня.
ЭМИЛИЯ. Вы находитесь у мадам Помель.
ИДА. Меня зовут Ида, а ты разве не Эмилия?
ЭМИЛИЯ. Я была знакома с тремя Идами. Первая...
ИДА. Ну конечно, я последняя. Меня зовут Ида Мортемар.
ЭМИЛИЯ. Ида Мортемар!
ИДА. Мне было семь лет...
ЭМИЛИЯ. Мне было...
ИДА. ...тебе было тринадцать.
ЭМИЛИЯ. Садись. Прости нас... Я тебя не узнала. Да и как я могла тебя узнать?
ИДА. А я тебя сразу узнала.
ЭМИЛИЯ. Это было так давно. Садись. О, прости! Я должна тебе всех представить. Генерал Этьен Лонсегур, мадам Мано, ее дочурка Эстер, мой муж месье Помель и мой сын Виктор. Садись.

Ида садится в полной тишине.

ИДА. Правда, странно так вот встретиться?
ЭМИЛИЯ. Как встретиться? Ты приходишь ко мне и застаешь меня здесь. Это вполне естественно.
ИДА. Я шла не к тебе.
ЭМИЛИЯ. Что?
ИДА. Я шла к мадам Помель.
ЭМИЛИЯ. Разве я не мадам Помель?
ИДА. Нет. То есть скорее да, раз ты мне только что об этом сказала. Но ты не та мадам Помель, к которой я шла.

Все настороженно переглядываются.

ЭМИЛИЯ. Ты хочешь сказать, что полагала увидеть маленькую девочку, с которой когда-то была знакома. Хотя, конечно, ты ведь не знала, что я замужем.
ИДА. Нет. Я этого не знала. Но я собиралась встретиться вовсе не с тобой. Я дружу с мадам Помель уже десять лет. Несколько лет назад она вышла замуж за месье Помеля. Раньше они жили на бульваре Пастера, теперь переехали на улицу Лагард.
ШАРЛЬ. Но, мадам, вы как раз находитесь на улице Лагард.
ИДА. Сейчас вы все поймете. Я знала, что они живут на улице Лагард, они мне так написали. Но я сожгла их письмо по рассеянности. Я не помнила номера дома и спросила адрес у первого попавшегося зеленщика. Он мне указал твой дом, я встретила тебя, Эмилия, свою подругу более чем двадцатилетней давности, вместо мадам Помель, своей нынешней близкой подруги.
ЭМИЛИЯ. Это невероятно. Значит, на одной улице обитают две мадам Помель.
ИДА. Которые, может быть, живут по соседству и ничего не знают друг о друге.
ГЕНЕРАЛ. Это неслыханно!
ШАРЛЬ. Мадам, если бы драматург воспользовался этой уловкой, чтобы заставить вас появиться здесь в данный момент, его бы обвинили в неправдоподобии.
ИДА. И были бы правы. Однако я рассказала вам чистую правду.
ЭМИЛИЯ. У какого зеленщика ты наводила справки?
ИДА. У того, который стоит на углу улиц Арбалет и Лагард.
ЭМИЛИЯ. Вот чудеса! Мы начали покупать у него зелень не больше трех дней назад.
ТЕРЕЗА. Удивительно!

Пауза.
ГЕНЕРАЛ. Да. И представьте себе, мадам, у меня просили пушку.
ИДА. Пушку!

Ида пердит. Момент смущения и замешательства. Всем кажется, что произошло недоразумение. Ида краснеет до кончиков ногтей. Эстер не может подавить смех. Мать привлекает Эстер к себе и успокаивает ее. Виктор не двигается.

ГЕНЕРАЛ. Ну да, пушку. Правда, это была шутка?
ИДА. (которая не понимает, да и не может понять). Нет, месье, это болезнь.

Долгое смущение. Ида прячет лицо в ладонях.

ИДА. Какой конфуз, какой позор!
ЭМИЛИЯ. Дорогая подруга, дорогая Ида, что происходит? Что с тобой? Ты несчастна? Объясни мне. Я тебя совсем не знаю. Мы расстались детьми.
ИДА. Я не могу. Не могу. (Она слегка пукает, затем пердит. Снова продолжает.) Простите, простите, простите меня. Это ужасно, я никак не могу от этого удержаться. Это страшная болезнь. Как вам лучше объяснить? Со мной такое случается от слишком сильного волнения, иногда. Если бы я знала, что мы встретимся, и я ничего не смогу поделать с этой низкой потребностью. Она сильней меня. Напротив, стоит мне только начать ей сопротивляться, как она завладевает мной и проявляется во всей красе. (Медленно, протяжно пердит.) Я убью себя, если это будет продолжаться, я себя убью. (Снова пердит.)
ГЕНЕРАЛ (в сторону). Вот так история!

Раздается взрыв смеха.
ИДА. Смейтесь, смейтесь! Я отлично знаю, над этим невозможно не смеяться. Я на вас не в обиде. Смейтесь же! Смех избавит от смущения и вас, и меня. Он нас всех успокоит. Я привыкла. В этом случае смех — единственное лекарство.

Все смеются что есть мочи, в то время как она пердит, схватившись руками за голову. Постепенно смех прекращается. Ждут, пока смех прекратится и в зале, чтобы продолжить сцену.


ИДА (поднимаясь). Однако я красива, любима и богата. У меня пятнадцать домов в Париже, замок в Перигоре, вилла в Канне. У меня четыре автомобиля, яхта, бриллианты, жемчуга и дети. У меня есть муж, банкир Теодор Мортемар, и при этом никто мне не завидует, кроме одного пердомана из Эльдорадо. (Пердит.)

Смешок становится реже. Ида снова хватается за голову. Долгая пауза.
Прошу вас, простите меня и позвольте мне удалиться.
ВИКТОР (во весь голос). Нет, нет, не уходите, мадам.
ЭМИЛИЯ. Не уходи, останься с нами. Мы празднуем девятилетие моего сына. Прошу тебя, останься. Все магазины уже закрыты, все дома заперты, ты не найдешь нужного адреса.

Ида, которая было встала, снова садится.

ИДА. Я помешала вашему счастью. Я вторглась сюда без приглашения. Я должна была взять с собой гувернантку. Каким печальным и постыдным оказался мой приход.
ШАРЛЬ. Напротив, мадам, перед вашим приходом мы испытали потрясение. Смотрите! Осколки ваз, ножи на камине, мебель в беспорядке, все признаки борьбы, причин которой мы к тому же никогда не узнаем. Мы обсуждали, как все поднять на воздух.
ГЕНЕРАЛ. Нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы излечить вас от этого... этого... в общем, от этой вещи.

Она пердит.
ИДА. Да, генерал, молчать и, насколько это возможно, не произносить больше ни слова.

Пауза.

Было бы естественно рассказать мою жизнь от А до Я. Тебе известно А, вы знаете Я.
ВИКТОР. Мы знаем П.

Смущение.
Ваша прелесть, ваша правдивость, ваша простота, ваши привилегии. Мы знакомимся с вашим присутствием. Вы сами определите ваши предпочтения. В другом, более передовом мире вас назвали бы губчатой платиной. Вы действуете как катализатор! Извержение серы не имеет значения, пусть в нем погибнут несколько дурных страстей и немного ценного углерода. Вы попали в наш круг, как прелестное украшение в ртуть. Я оплакиваю того, кто заплатит за это фатальными последствиями, того, кто несет ответственность за разбитые горшки.
ИДА. Что вы сказали?
ШАРЛЬ. Не слушайте его, мадам, он несет вздор.
ВИКТОР. Скажите ему спасибо, мадам, он сам не знает что говорит.
ШАРЛЬ. Я должен был бы дать ему пощечину.
ГЕНЕРАЛ. Так сделайте это, наконец!

Отец замахивается, держит руку на весу некоторое время, затем, отчаявшись, опускает.

ВИКТОР. Генерал, ваша сабля покрылась ржавчиной, а от вас воняет.
ГЕНЕРАЛ. Мадам Помель, вы потеряли сына.
ВИКТОР. Мама, ты беременна мертвым ребенком.
ЭМИЛИЯ. Виктор! Виктор! Ты имеешь в виду, что у меня вздутие живота?
ШАРЛЬ. Я хочу понять, мне необходимо понять.
ВИКТОР. Необходимо чувствовать, папа.
ИДА. Виктор, сядьте ко мне на колени. Вы тоже, Эстер.

Виктор садится к Иде на колени.

ЭСТЕР. Нет, нет, я боюсь этой женщины. Я боюсь этой грязной женщины, которая все время пердит. Она напоминает мне собаку. Я ухожу. (Убегает в сад.)
ТЕРЕЗА. Вы мне за это заплатите, вы, похитительница детей! (Уходит.)

Из сада раздается ее крик.
ТЕРЕЗА. Эстер! Эстер!
ШАРЛЬ. Я тоже пойду. Малышка может упасть в бассейн.
ЭМИЛИЯ. Она может утонуть! Отец небесный!

Эмилия выбегает. Генерал, громко смеясь и хлопая себя по ляжкам, выходит вслед за ней.

Сцена 6
Виктор, Ида.

ИДА. Что я натворила?!
ВИКТОР. Ей есть с кого брать пример, у нее сумасшедший папаша.

Пауза.

ВИКТОР. Мне хорошо у вас на коленях.
ИДА. Устраивайся поудобней.
ВИКТОР. Я сказал, у вас на коленях, хотя вообще-то сижу на ваших ляжках.
ИДА. Смотри-ка, и правда, не самое удачное выражение.

Пауза.
ИДА. Значит, сегодня тебе исполняется девять лет. Всего девять?
ВИКТОР. В самом деле мне девять лет? Я познакомился с понятием возраста, когда мне исполнилось четыре года. Значит, понадобилось четыре года, чтобы убедить меня в том, что 12 сентября периодически повторяется. Может быть, когда-нибудь окажется, что для этого понадобилось не четыре года, а сто лет. Следовательно, ничто не противоречит тому, что мне больше ста лет.
ИДА. Что ты говоришь?
ВИКТОР. Я говорю, что, может быть, мне сто пять лет.
ИДА. Так долго не живут, ты должен был бы умереть.
ВИКТОР. И даже моя смерть не доказала бы, что я был таким старым. Умирают в любом возрасте. Хотя вполне возможно, что я скоро умру, из вежливости, чтобы поддержать эту гипотезу и подтвердить свою правоту.
ИДА. Сядь чуть повыше. Ты соскальзываешь, еще немного, и ты упадешь.
ВИКТОР. Вы были правы, так намного удобней.

Пауза.

ИДА. Послушай, Виктор. Будет лучше, если я уйду, не дожидаясь, пока они вернутся. Я себя плохо чувствую, ты меня простишь.
ВИКТОР. Да, сейчас... Задержитесь еще ненадолго. Как только мы услышим, что они возвращаются, вы уйдете.
ИДА. Хорошо.

Пауза. Виктор несколько раз медленно целует ее в шею.
ВИКТОР. Вы должны были бы сказать мне еще кое-что, пока ищут Эстер.
ИДА. Да.
ВИКТОР. Я влюблен.
ИДА. Что?
ВИКТОР. Я люблю.
ИДА. Это невозможно!
ВИКТОР. Можете считать, что это противоречит всем законам. Я откроюсь вам, потому что вы уйдете и я вас больше не увижу. Но, клянусь вам, это правда: я влюблен.
ИДА. Но ты не можешь...
ВИКТОР. Нет, я не могу заниматься любовью. Поэтому, прежде чем уйти, объясните мне, что это такое. Я знаю все, кроме этого. И я не хотел бы умереть... умереть ведь можно в любом возрасте... я не хотел бы умереть, не узнав, что это такое.
ИДА. И в кого же ты влюблен, бедный малыш?
ВИКТОР. Этого я не скажу. Мадам, расскажите мне, как вы это делаете.
ИДА. Я не знаю, дорогой.
ВИКТОР. Как? Вы не знаете? Нет, вы знаете. Расскажите.

Ида колеблется, затем наклоняется к уху ребенка и долго говорит ему шепотом. Пока она говорит, из сада доносятся крики.

О! О! Где вы? Сюда, Тереза. Сюда. Вы нашли ее? Да, она в ящике, в ящике для угля. Она дышит? Она дышит. Ее зубы сжаты. Сделайте что-нибудь, чтобы она открыла глаза. У нее кровь на платье. Она поранилась? Нет, нет, это не раны, это следы от ее ногтей. Припадок? Припадок? Это у нее впервые. Уверяю вас, это у нее точно впервые.

Голоса приближаются. Ида целует Виктора, встает и быстро направляется к выходу.

ВИКТОР. Спасибо, спасибо, мадам. Хотя вы меня обманули. И все же прошу вас, окажите мне последнюю милость.
ИДА. Да.
ВИКТОР (смеясь). Пукните для меня.

Ида испускает страшный вопль и исчезает. Тут же возвращается и с порога кричит Виктору:
ИДА. Чудовище! Чудовище! Приходи завтра в галерею луврских магазинов, в отдел игрушек, от моего имени. Там тебя будет ждать маленький карабин, маленький заряженный карабин. (Исчезает.)

Входит генерал, Шарль с Эстер на руках, безутешная Тереза и Эмилия. Молча кладут Эстер на диван. Платье на ней разорвано, руки испачканы кровью, изо рта течет слюна.

Сцена 7
Виктор, Генерал, Шарль, Эстер, Тереза, Эмилия.

ВИКТОР. Прежде чем уйти, мадам Мортемар просила меня извиниться перед вами от ее имени.
ТЕРЕЗА. Ах, эта! Она ушла. Ничуть не жалко. Посмотри, что она сделала с Эстер.
ВИКТОР. Похоже, бедняжка мертва.
ШАРЛЬ. Нет, она жива. У нее был припадок.
ЭМИЛИЯ. Да, все обойдется.
ГЕНЕРАЛ. Смотрите, она возвращается к жизни, вот так, вот так, потихоньку.
ТЕРЕЗА. Эстер, дорогая, девочка моя.
ЭСТЕР. Мама, мама!
ШАРЛЬ. Как это все ужасно!
ВИКТОР. Не знаю, что и сказать.
ШАРЛЬ. Смочите ей затылок водой.
ЭМИЛИЯ. И виски уксусом.
ТЕРЕЗА. Покажи язык, дорогая, покажи язык.
ГЕНЕРАЛ. Расстегните ей пуговицы, расстегните пуговицы, облегчите ей дыхание.
ШАРЛЬ. Ну вот, она приходит в себя, она приходит в себя...

Входит Лили.

Сцена 8
Те же, Лили.

ЛИЛИ. Что случилось? Бедняжка!
ЭМИЛИЯ. Ничего, ничего страшного, у Эстер был обморок.
ЛИЛИ. С вашего позволения.

Бьет Эстер два раза по щекам. Эстер поднимается.

ЛИЛИ. Ну вот...
ВИКТОР. Бедная Эстер. Вечно одно и то же: и чтобы ее наказать, и чтобы ее поддержать.
ЭСТЕР. Где эта вонючая женщина?
ЭМИЛИЯ. Не бойся, дорогая, не бойся. Виктор ее убил.
ЭСТЕР. Это правда, Виктор?
ВИКТОР. Да, дорогая Эстер. Я обхватил ее за пояс, откусил ей уши, бросил ее на пол, метнул ее жемчуга свиньям и утопил ее в умывальнике, предварительно выпоров.

Смех.

ЭСТЕР. Браво! Браво, Виктор! Как жаль, что я была больна. Как бы мне хотелось на это посмотреть. Особенно уши... Ты уверен, что она умерла?
ВИКТОР. Клянусь тебе. Она испустила страшный вопль и отдала Богу душу.
ЭСТЕР. Это все, что она отдала?
ГЕНЕРАЛ. Эта малышка ненасытна. Но, дорогая Эстер, не могла же она отдать нам Эльзас и Лотарингию.

Входит Антуан, он очень возбужден. Лили уходит.

Сцена 9
Виктор. Генерал, Шарль, Эстер, Тереза, Эмилия, Антуан.

АНТУАН. А, вы еще здесь. Одевайтесь, мы уходим.
ШАРЛЬ. Что?
АНТУАН. Я не с вами разговариваю. Слышите, вы, негодяй, дерьмо, ничтожество. Не требуйте от меня объяснений, иначе давать объяснения придется вам. Подлец!
ШАРЛЬ. Антуан!
АНТУАН. Никаких Антуанов. Если вы будете продолжать, я вам дам в рожу. Слышите, дам в рожу!
ШАРЛЬ. Это безумие.
АНТУАН. Да, я безумен, и что? (Терезе) Давай, вместе с девчонкой, в дорогу, и прощайте. Все прощайте. Вам еще повезло, что я вас всех не убил!

Увлекает жену и дочь к двери. Все сидят. Неожиданно Антуан возвращается вместе с Терезой и Эстер.
АНТУАН (Шарлю). Вот идиот. Он ничего не понимает в шутках. А? Как у меня получилось? Как я сыграл?
ШАРЛЬ. Ах, да. Ну, старина. Ничего себе!
АНТУАН. Нет, как я сыграл? Неплохо, А? Ну-ка, признайтесь, нагнал я на вас страху? (Смеется.)
ВСЕ. Да, поверить не могу. Однако же... Это было так прекрасно разыграно. Нужно быть готовым ко всему. Который час? Поздно. Не спешите, время терпит. Мне пора. До свидания. Ну, поцелуйтесь на прощанье. До свиданья, генерал. До свиданья. До свиданья, спасибо. Спасибо. До свиданья.
ЭСТЕР (которая выходит последней). Папа, пока тебя не было, приходила женщина, она пердела, пердела... Виктор убил ее... Он откусил ей уши...

Антуан, Генерал, Тереза и Эстер уходят.

Сцена 10
Виктор, Эмилия, Шарль.

ЭМИЛИЯ. Виктор, нам нужно поговорить.
ШАРЛЬ. Ну уж нет, на сегодня достаточно. Завтра...
ЭМИЛИЯ. Хорошо. Но завтра мы обязательно поговорим.
ВИКТОР. До свиданья, папа. До свиданья, мама. Спокойной ночи.

Уходит.

Сцена 11
Эмилия, Шарль.

ЭМИЛИЯ. Нам тоже нужно серьезно поговорить.
ШАРЛЬ. Да, хорошо, завтра. Правда, завтра. (Разозлившись) Или завтра, или я больше за себя не отвечаю.
ЭМИЛИЯ. Хорошо.
ШАРЛЬ. Где “Ле Матэн”?
ЭМИЛИЯ. На камине.
ШАРЛЬ. Спасибо.
ЭМИЛИЯ. Ты собираешься читать газету?
ШАРЛЬ. Да. Тебе скучно?
ЭМИЛИЯ. Да.
ШАРЛЬ. Тогда я почитаю вслух.
ЭМИЛИЯ. Так будет лучше. Я нервничаю, это меня успокоит.
ШАРЛЬ. Прекрасно. Я начинаю.
ЭМИЛИЯ. Начинай. {В театре эта сцена должна быть сокращена. Газету нужно пробежать быстро. Только отрывок романа должен быть прочитан внятно (примеч. во французском издании)}
ШАРЛЬ. “ПЕРИ РАССКАЗЫВАЕТ О СВОЕМ ПРИБЫТИИ НА ПОЛЮС И БРОСАЕТ ОСКОРБИТЕЛЬНЫЙ ВЫЗОВ КУКУ. ТРИДЦАТЬ ЧАСОВ НА 90-м ГРАДУСЕ ШИРОТЫ. Где Пери прогулялся, сделал несколько моментальных фотоснимков и провел исследования, но так и не спал”.
ЭМИЛИЯ. Это смешно.
ШАРЛЬ. Тогда что-нибудь другое... “ИТОГИ ПОЛЕТА. ОБЗОР С ВОЗДУХА”. Хм... хм... я тебе прочитаю главное. Вот! “В момент смотра войск я снова пустился в полет; я прошел над линией войск и с попутным ветром помчался, снижаясь над очень неровной сельской местностью. Я почувствовал сильный порыв ветра, пролетая над солеварнями. Я несусь на высоте 50 метров с ошеломляющей скоростью — 80 километров в час. Мой мотор отлично работает”.
ЭМИЛИЯ. Хватит.
ШАРЛЬ. Ладно. А, вот интересно! “ВИНОВАТА ПОЛЬКА. Комендант Кайенна мог быть отстранен от должности за то, что не явился на детскую польку. Неповторимая история каторжной тюрьмы”.
ЭМИЛИЯ. Потрясающе.
ШАРЛЬ. Чего ты от меня хочешь, я здесь ни при чем. Я не журналист. А, вот это тебя заинтересует. “СТЕФАН ЛОЗАН, редактор. ЗАЩИТИМ ТЕХ, КТО ГОТОВИТСЯ СТАТЬ МАТЕРЬЮ. По всей Франции специалисты по статистике предупреждают об опасности сокращения населения. Гигиенисты отвечают им: “Защитим наших детей!” Но разве не было бы также справедливо объявить: “Защитим тех, кто готовится стать матерью!” Если публика сегодня борется против социальных разрушений, которые приносит сифилис, то она еще очень мало знает сегодня о другой заразной болезни, “малом сифилисе”, который представляет собой совсем другое. Более широко распространенный...”
ЭМИЛИЯ. О, нет, нет, нет! У меня нет этих постыдных болезней, в конце концов, ты отвратителен.
ШАРЛЬ. Хорошо, хорошо, только не сердись, прошу тебя, только не сегодня. А, вот, арестовали анархиста Ферре.
ЭМИЛИЯ. Тем лучше. Почитай мне про преступление. Наверняка есть какое-нибудь преступление. Есть же какое-нибудь преступление?
ШАРЛЬ. Нет, про преступления ничего нет, к тому же я не стал бы читать про преступления. Читай про них сама.
ЭМИЛИЯ. Хорошо, я не настаиваю... я не настаиваю... Ты обратил внимание, что я не настаиваю, да?
ШАРЛЬ. Я тебе за это очень признателен. Вот, роман с продолжением. Я чуть о нем не забыл. “Знатная дама”.

Пока он читает, сцена, описанная романистом, реально воплощается между Шарлем и загадочной посетительницей. Эмилия рыдает до конца сцены.

Сцена 12
Те же, затем знатная дама.

ОЧЕНЬ ЗНАТНАЯ ДАМА. Роман с продолжением. Номер от 12 сентября 1909. ЛЮДИ ВОЗДУХА. Роман о спорте и любви. Гуг ЛЕРУ. Часть третья. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА. IV
Увидев, что дверь в комнату Лебрикира заперта, счастливый Буль направился к другой двери, в которую нужно было тихонько постучать. Зрелище, представшее его взгляду, заставило его широко открыть глаза.
В руках у знатной дамы не было альбома, зато на лице у нее была маленькая изящная полумаска из черного бархата, а на ее плечи был накинут пеньюар, который она не стала запахивать, когда входила в комнату, так что было видно пьянительное основание шеи.
Таким образом, крепкий мужчина в полном восторге наблюдал одновременно зрелище гладкой обнаженной руки, выскользнувшей из пеньюара, чтобы снова открыть прикрытую было дверь, и зрелище золотых волос, которые были скручены на затылке знатной дамы как сноп колосьев. С целомудрием, продиктованным стыдливостью, и оттого более восхитительным, чем любые провокации, прекрасная дама бросилась на грудь атлета, как преследуемая газель бросается в лесные заросли.
Все права на печать и перевод во Франции и за границей защишены. Копирайт 1909. Гуг Леру.

ЗАНАВЕС
АКТ III
Спальня.
Когда занавес поднимается, на сцене никого нет. Появляется Шарль с газетой “Ле Матэн” в руках. Не успев войти, раздраженно бросает газету и, не раздеваясь, ложится на кровать.

Сцена 1
Шарль, затем Эмилия.

ШАРЛЬ ПОМЕЛЬ (лежа). Что за жизнь! Смейся, паяц! На этот раз я хлебнул полной чашей! Зайчики! Мартышки! Чудо! Чудная, чудная, чудная... (Пародирует звук пуканья и разражается взрывом смеха.) Ах, нет! (Высокопарно.) Ида Мортемар, гнилая, как Мертвое море. Эти пузыри... они с треском лопаются! Ида, дада, Ида, дада, Морт... Мертвая? Я больше не могу, не могу, не могу, не могу...

Входит Эмилия Помель, в руке носовой платок. У нее покрасневшие глаза.

ЭМИЛИЯ. Что?
ШАРЛЬ. Что?
ЭМИЛИЯ. Ничего.
ШАРЛЬ. Ничего.

Пауза. Шарль вскакивает с постели и принимается петь, пританцовывая вокруг жены.

ШАРЛЬ.
Приди ко мне, крошка,
Приди ко мне, крошка, приди...
Пытается ее поцеловать.

ЭМИЛИЯ. Ах, нет! Не сейчас.
ШАРЛЬ. Мне наплевать, черт побери!
ЭМИЛИЯ. Вот это мужчина!

Шарль снова ложится на кровать.
ЭМИЛИЯ (начиная раздеваться). Ты не собираешься спать?
ШАРЛЬ. Нет, я собираюсь работать.
ЭМИЛИЯ. Работать? Боже мой, над чем?
ШАРЛЬ. Я буду столярничать.

Эмилия пожимает плечами и продолжает раздеваться. Проходит за ширму.

ЭМИЛИЯ (невидимая). Умоляю тебя, Шарль, ложись спать.
ШАРЛЬ. Я уже лежу.
ЭМИЛИЯ. Ну же, раздевайся. Неужели ты не устал?
ШАРЛЬ. Я должен поработать.
ЭМИЛИЯ. Лежа?
ШАРЛЬ. Я буду столярничать.

Шарль встает и выходит. Эмилия рыдает за ширмой. Шарль возвращается с ящиком для инструмента. Открывает его и достает молоток, гвозди, рубанок, пилу и т.д. Принимается строгать дерево, из которого сделана кровать.
ЭМИЛИЯ (появляясь в ночном туалете). Шарль! Ты что, окончательно сошел с ума? Ты строгаешь кровать.
ШАРЛЬ. Да, я строгаю кровать.
ЭМИЛИЯ. Он спятил! Он совершенно спятил!

Бросается на другую кровать, захлебываясь рыданиями. Шарль, сняв пиджак, напевает, продолжая добросовестно работать. Он берет то пилу, то молоток с гвоздями, и каждый раз вызывающе медленно.

ШАРЛЬ.
В бой идти за свой народ —
Это вам не мучить скрипочку.
Отомстим, смелей вперед,
Ты за папочку, я за пипочку.

Внезапно Эмилия вскакивает и как кошка прыгает на спину Шарля. Шарль сбрасывает ее одним движением плеча. Эмилия падает, подбирает молоток и, замахнувшись, кидается на Шарля. Шарль хватает ее, вырывает у нее из рук молоток и относит ее на кровать. Затем тщательно укладывает инструменты в ящик.
ШАРЛЬ. Ну вот, на сегодня достаточно. Завтра возьмусь за зеркальный шкаф. (Подходя к Эмилии.) Если я не ошибаюсь, ты только что хотела меня убить?
ЭМИЛИЯ. Не знаю.
ШАРЛЬ. Эмилия, ты прощена. Но больше так не делай, иначе мне придется взять на себя тяжкое обязательство заставить тебя произвести на свет нового маленького Виктора.
ЭМИЛИЯ. Виктор! (Рыдает.) Не говори мне о Викторе. Нет, Шарль, не сегодня, ты сам сказал, не сегодня! Умоляю тебя! Я чувствую себя такой уставшей, такой несчастной. Я больше не понимаю, что с нами происходит, что ты делаешь, что я делаю...
ШАРЛЬ. Это из-за Виктора?
ЭМИЛИЯ. Не знаю.
ШАРЛЬ. Из-за меня?
ЭМИЛИЯ. Из-за меня, Шарль. Уверяю тебя, это из-за меня. Но, ради всего святого, давай спать!
ШАРЛЬ. Легко сказать.

В течение этой сцены Шарль переодевается в пижаму. Эмилия ложится в постель. Шарль наклоняется ее поцеловать.

ШАРЛЬ. Спокойной ночи, Эмилия, пусть тебе приснится добрый сон.
ЭМИЛИЯ. Спокойной ночи, Шарль. Прости меня. И поклянись мне, что этой ночью ты больше не произнесешь ни слова.
ШАРЛЬ (напыщенно). Я прошу у тебя прощения.

Шарль ложится и гасит свет. Долгое молчание.
ЭМИЛИЯ (зовет). Шарль!
ШАРЛЬ. Что?
ЭМИЛИЯ. Ты закрыл дверь?
ШАРЛЬ. Да.

Вдруг входит горничная с подсвечником в руке.

Сцена 2
Те же, Лили.

ЛИЛИ. Мадам звонила?
ЭМИЛИЯ. Не думаю.
ЛИЛИ. Мне показалось, что мадам звонила... Мадам и месье ничего не нужно?
ШАРЛЬ. Вы закрыли дверь?
ЛИЛИ. Какую именно?
ШАРЛЬ. Отправляйтесь спать, вы слишком глупы.
ЛИЛИ. Мадам не должна была бы позволять месье так со мной говорить.
ЭМИЛИЯ. Отправляйтесь спать.
ЛИЛИ. Ну и семейка!
ШАРЛЬ. Что вы сказали?
ЛИЛИ. Что дверь закрыта, только не знаю, какая именно.

Уходит.

Сцена 3
Шарль, Эмилия.

ЭМИЛИЯ. И эта туда же!

Долгое молчание. Оба кажутся спящими.

ШАРЛЬ (вставая). Это же так просто, я не могу уснуть.

Снова одевается, разговаривая сам с собой и тем самым себя подхлестывая, пока наконец не взрывается.
ШАРЛЬ (громко, отчеканивая каждый слог). Я не могу уснуть. Я не могу... Я не могу... Я не могу уснуть. Уснуть? Я не могу. Не могу. Не могу.

Разговаривая сам с собой.

Хватит.

Отвечая себе.
Согласен. Хватит. Но я не могу уснуть.
ЭМИЛИЯ. Шарль, ты закончил?
ШАРЛЬ. Ночной горшок, ответь мадам, я поклялся не разговаривать с ней всю ночь.
ЭМИЛИЯ. Ах, так. Отлично, тогда я тоже буду говорить, я буду кричать. (Кричит изо всех сил.)
Радуйся, Мария, благодати полная!
Господь с Тобою, и т.д.
Внезапно замолкает и, громко плача, падает на подушку.

ШАРЛЬ. Плачь, Эмилия, это тебя утешит. Плачь, плачь.

Подходит к ней, гладит ее по голове и, когда она успокаивается, неожиданно произносит.

ШАРЛЬ. Да, Тереза моя любовница.
ЭМИЛИЯ (чужим голосом). Я знаю. Я знала.
ШАРЛЬ. Антуан обесчещен.
ЭМИЛИЯ. Я тоже.
ШАРЛЬ. Сейчас я тебе все расскажу.
ЭМИЛИЯ (садясь на край кровати). Я слушаю.
ШАРЛЬ (рассеянно). Ты мне не веришь?
ЭМИЛИЯ. Нет.
ШАРЛЬ. Ты не веришь, что Тереза моя любовница?
ЭМИЛИЯ. Верю.
ШАРЛЬ. Тогда зачем тебе меня слушать?
ЭМИЛИЯ. Чтобы рассеяться. Мне так грустно сегодня. Так грустно...
ШАРЛЬ. Она круглая дура.
ЭМИЛИЯ. Да, раз ты так считаешь.
ШАРЛЬ. Считаю. Я так считаю? А, ты говоришь о моей рассудительности, ты хочешь сказать, как я рассудителен. Я забыл. Это правда. Антуан сумасшедший. А я в своем уме. Я рассудительный. Ты такая чуткая.
ЭМИЛИЯ. И внимательная. Я тебя слушаю.

Стук в дверь.
ШАРЛЬ. Кто там?
ВИКТОР (за дверью). Это я, Виктор!
ШАРЛЬ. Что тебе нужно?
ВИКТОР. Мне нужно войти.
ШАРЛЬ. Ладно, входи!

Входит Виктор.

Сцена 4
Шарль, Эмилия, Виктор

ВИКТОР. Я пришел, потому что не могу уснуть.
ШАРЛЬ. Что?
ВИКТОР. Я пришел, потому что не могу уснуть. Я не могу уснуть, во-первых, потому что мне плохо, а во-вторых, потому что вы слишком шумите.
ЭМИЛИЯ. Тебе плохо?
ВИКТОР. ...и потому что вы слишком шумите.
ШАРЛЬ. Мы будем шуметь столько, сколько захотим.
ВИКТОР. И мне плохо.
ШАРЛЬ. Где у тебя болит?
ВИКТОР (указывая на живот). Здесь.
ЭМИЛИЯ. У тебя болит живот?
ШАРЛЬ. Если у него болит живот, пусть сходит в туалет.
ЭМИЛИЯ. Живот не всегда болит оттого, что хочется какать.
ШАРЛЬ. Иди на кухню, попей воды, ляг на спину и дыши медленно, это пройдет. Ну, поцелуй нас — и в постель!

Виктор не двигается.

ШАРЛЬ. Ты слышал?
ВИКТОР. У меня очень болит живот, не шумите так сильно, вы мешаете мне спать, я не могу уснуть. Мне тоскливо, к тому же я боюсь, что в конце концов вы перебьете друг друга, ворочая мебель. Иногда мне кажется, что стреляют в стекло, а вдруг это стреляют в оконное стекло? Окна здесь вровень с человеческим ростом, а при вашей чертовой мании класть револьвер рядом с ночным горшком... Полог кровати может когда-нибудь рухнуть; этим все сказано. А в наши дни во всем виноваты дети. Невинные дети!

Выходит, подняв палец.

Сцена 5
Шарль, Эмилия.

ШАРЛЬ. Даю слово, он провоцирует нас к смертоубийству. Я уверен, он хочет... в самом деле, чего он хочет?
ЭМИЛИЯ. Спать. Ты слышал, он сказал, что хочет спать.
ШАРЛЬ. Слушай, Эмилия. Попробуем рассуждать здраво. Давай успокоимся и продумаем раз и навсегда последствия наших действий. Давай точно взвесим значение слов и, если ты хочешь, если у нас получится, попробуем собраться с мыслями.

Долгая пауза.

ЭМИЛИЯ. И что?
ШАРЛЬ. И то, что если мы наконец не уснем, то, по-моему, этой ночью случится несчастье. Что я убью тебя, что ты убьешь меня. Не знаю. Только я ощущаю близость смерти. Я ее ощущаю. Она здесь. Здесь, совсем близко. (Кружит по комнате, волнуясь все больше и больше.) Представь себе, я ее ощущаю, как пот на ладонях. (Берет флакон с одеколоном и разбивает его.)
ЭМИЛИЯ (пытаясь шутить). Она пахнет одеколоном, твоя смерть.
ШАРЛЬ. Ах, нет, не шути, Эмилия, не шути — или... (Открывает ящик ночного столика, берет револьвер, целится в жену, затем резко открывает окно и бросает оружие в сад.)
ЭМИЛИЯ. Хочешь, я спущусь за ним?
ШАРЛЬ (обхватив голову руками). Это Виктор! Это Виктор! Это Виктор!

Вдруг снаружи раздается хлопок.
ЭМИЛИЯ. Ты слышал?
ШАРЛЬ. Что это? (Открывает окно.)
ШАРЛЬ (в окно). Что случилось? Кто вы? Что вам нужно?
ГОЛОС (снаружи). Это шина, месье, только что лопнула шина.
ШАРЛЬ (закрывает окно, успокоенно). Это шина!

Долгая пауза.

ШАРЛЬ. Слушай дальше, Тереза... Это Виктор! Это из-за него! То, что произошло с Антуаном, пойми меня правильно... Это тоже Виктор! Генерал, этот тупица... и здесь не обошлось без Виктора. Горничная, это точно Виктор! Эстер, добрый ангел... Ах, Виктор! Но особенно Ида. Ида Мортемар. Помнишь... Виктор! И мы, и мы тоже, я понял. Виктор! Виктор! Всегда Виктор!


Стучат.
ЭМИЛИЯ. Кто там?
ВИКТОР (за дверью). Это Виктор! Мне плохо, я не могу уснуть.
ШАРЛЬ (открывая дверь и выходя). Погоди же, я заставлю тебя спать.

Звук ударов, крики и восклицания отца при каждом ударе: “Это Виктор... Это Виктор”.

ЭМИЛИЯ (отцу, который снова появляется). Что ты наделал, Шарль?
ШАРЛЬ. Я его выпорол, черт побери! Выпорол до крови. Это Виктор! Никаких сомнений, это Виктор!

Пауза.
ЭМИЛИЯ. И что теперь?
ШАРЛЬ. Что теперь? (Начинает рыдать.)
ЭМИЛИЯ. Нет, Шарль! Только не ты! Не плачь, Шарль! Шарль! Мой дорогой Шарль! Это я, Эмилия, твоя жена, единственная, кто... Словом... Еще недавно ты хотел убить меня, я хотела убить тебя, ты хотел убить себя. Каким это ветром подуло, Господи?
ШАРЛЬ (вне себя). Этот ветер воняет, как глотка генерала, как зад Иды Мортемар, как гарь от знамен Базена! Это ветер безумия—я—я—я-я.
ЭМИЛИЯ. И правда, это ветер безумия! Но мне так хочется уснуть!
ШАРЛЬ. Где склянка с опием?
ЭМИЛИЯ. Что ты собираешься сделать?
ШАРЛЬ. Уснуть.
ЭМИЛИЯ. Теперь ты хочешь отравиться?
ШАРЛЬ. Нет, всего лишь несколько капель на стакан воды, опий поможет нам уснуть. Мы уснем.
ЭМИЛИЯ. Пузырек в стенном шкафу, на второй полке справа, рядом с ликером.

Шарль капает несколько капель опия в стакан, наливает воду.

ШАРЛЬ. Отпей треть, остальное дай мне.
ЭМИЛИЯ. Ты уверен...
ШАРЛЬ. Отпей и дай.

Эмилия неуверенно пьет и протягивает стакан Шарлю, который выпивает его залпом.
ШАРЛЬ. Ну, теперь — в постель.

Они ложатся. Свет резко гаснет, затем медленно зажигается снова. В течение всего монолога отца слышны крики и стоны Виктора.

ШАРЛЬ (лежа). Эмилия, теперь мы совершенно спокойны. Наконец-то мы уснем, но никакой наркотик, никакая сила в мире... Кроме звезд!

Крик.
Не сможет мне помешать сказать тебе, лежа лицом к небу, признаться тебе наконец в нескольких словах... Она так прекрасна...

Стон.

Терпение, Эмилия. Когда она пьет чай и протягивает руку за сахаром... три года я люблю Терезу. Уже три года. Пальчики у нее на ноге похожи на пять лепестков цветка клубники, когда она забирается в постель.

Крик.
Это было в отеле “Европа”. Я сказал ей, прежде чем она подняла другую ногу: “Замри так”.


Крик.

О! у нее между ног точь в точь мои усы, только вертикально. А я поглаживал свою левую бровь или может быть правую, в то время как ее глаза смеялись из-под мышки.

Стон.
Я тебе не наскучил?
ЭМИЛИЯ. Напротив, мой дорогой! Тереза должна была быть очень счастлива.
ШАРЛЬ. Правда?
ЭМИЛИЯ. Да, и ты так прекрасно рассказываешь. Как будто я сама там была. Еще.

Очень долгий крик.

ШАРЛЬ. Ты святая женщина, Эмилия!
ЭМИЛИЯ. А Тереза?
ШАРЛЬ. О, Тереза, это пирдуха, вампука, рабздыня, блядоченька, цветуебик. Я называю ее моя светозадная, моя ненаблядная, моя половогубастенькая. Тереза — скотина, но эту скотинку я предпочту любому цветку.
ЭМИЛИЯ. А я?
ШАРЛЬ. Выбирай.
ЭМИЛИЯ. Я твоя жена.

Входит Виктор.

Сцена 6
Шарль, Эмилия, Виктор.

ВИКТОР. А я твой сын.
ШАРЛЬ. Это правда, Эмилия, ты моя жена, а Виктор мой сын. Я так страдаю!

Шарль выходит в сорочке.

Сцена 7
Эмилия, Виктор.

ЭМИЛИЯ. Иди спать, Виктор!
ВИКТОР. Я болен.
ЭМИЛИЯ. Иди спать, дитя мое.
ВИКТОР. Мне плохо.
ЭМИЛИЯ. Тебе нужен отдых, иди, Тотор!
ВИКТОР. Good night, mother.

Виктор уходит, держась за живот.

Сцена 8
Эмилия.

ЭМИЛИЯ (в окно). Шарль! Шарль! Где ты? Шарль! Вернись, ты замерзнешь! Он простудится! Шарль, во имя Неба, вернись! Нет смысла прятаться! Я тебя видела. Вернись!
ГОЛОС ШАРЛЯ. Нет.
ЭМИЛИЯ. Иди спать, Шарль! Прекрати ломать комедию.
ГОЛОС ШАРЛЯ. Ты мне надоела.
ЭМИЛИЯ. Ах, так.

Закрывает окно и ложится. Заметно, что она не может успокоиться. Она ворочается с боку на бок. Вдруг она спрыгивает с кровати, надевает кимоно и уходит налево.
Сцена несколько мгновений пуста.
Во время короткого отсутствия Эмилии Эстер входит через застекленную дверь в глубине сцены, ведущую в сад. Она молча пересекает сцену и проходит направо в комнату Виктора.
Вскоре возвращаются Эмилия и Шарль.

Сцена 9
Шарль, Эмилия.

ШАРЛЬ (входя первым). От этого опия у нас только колики.
ЭМИЛИЯ. Ты мог бы сходить и в туалет. Вот они, твои идеи сделать это в саду.
ШАРЛЬ. Это не идеи, это одна идея. Как и моя предыдущая идея исповедаться.
ЭМИЛИЯ (с размаху влепляя ему пощечины). Вот тебе, вот тебе! Свинья! Грязная свинья! Получай! Еще раз! И еще! А теперь ложись. Говори, ляжешь ты, наконец?
ШАРЛЬ (после пощечин). Я не защищаюсь. Я больше не защищаюсь. Ты права, я отвратителен, я подлое существо без совести. Я ведь, кажется, просил у тебя прощения. Не просил? Ладно, я прошу у тебя прощения.
ЭМИЛИЯ. Я тебя прощаю. Но будущее тебя накажет.
ШАРЛЬ. Будущее? Мне кажется, я вижу его очертания.
ЭМИЛИЯ. Что?
ШАРЛЬ. О, это всего лишь предчувствие...
ЭМИЛИЯ. Поясни!
ШАРЛЬ. Для нас все потеряно.
ЭМИЛИЯ. Все потеряно?
ШАРЛЬ. Да, все потеряно. Тела и души. В этом доме больше не осталось ничего прочного. Я боюсь.

Пауза.
Я боюсь оказаться не на высоте.
ЭМИЛИЯ. На высоте! Можно ли вообразить подобную глубину падения!
ШАРЛЬ. Уснуть! Разве я требую слишком многого?

Звонят. Шарль и Эмилия переглядываются. Звонят настойчиво.

ЛИЛИ (из-за кулис). Мадам, мне кажется, звонят.
ШАРЛЬ. Ах, вам кажется?
ЛИЛИ. Точно звонят. Открыть?
ШАРЛЬ. Разумеется. Кто может прийти в такое время?
ЭМИЛИЯ. Который час?
ШАРЛЬ. Воскресенье. (Кричит.) Лили, вы открыли?
ЛИЛИ. Да, месье, это мадам Мано.
ШАРЛЬ. Это Тереза.

Тереза, в крайнем возбуждении, входит в комнату.

Сцена 10
Шарль, Эмилия, Тереза.

ТЕРЕЗА МАНО. Эстер! Где Эстер?
ШАРЛЬ. Эстер?
ТЕРЕЗА. Да, она ушла из дома со словами “Я хочу к Виктору. Виктор будет моим папой, моим дорогим папочкой”.
ШАРЛЬ. Это глупо.
ТЕРЕЗА. В самом деле, это глупо! Ну и ночка! Где Эстер?
ЭМИЛИЯ. Милочка моя, мы ее не видели. Если бы мы ее видели, мы бы вам сказали. Уверяю вас, ее здесь нет.
ТЕРЕЗА. Ее здесь нет? (С сомнением.) Вы ведь не станете мне мстить? А? Вы не убьете мою дочь!
ЭМИЛИЯ. Убить вашу дочь? Боже мой, зачем? Нам есть кого убивать в нашей собственной семье.
ШАРЛЬ. Что?
ТЕРЕЗА. Что вы сказали?
ЭМИЛИЯ. Вы скоро поймете, Тереза! Богу угодно, чтобы это произошло не за ваш счет.
ТЕРЕЗА. Моя дочь здесь! Слышите? Я в этом так же уверена, как в том, что меня зовут Тереза.
ШАРЛЬ. Тереза, рассудите здраво... Как она могла войти?
ЭМИЛИЯ. Уходите!
ШАРЛЬ. Идите и возвращайтесь завтра. Давайте прервемся на ночь. Завтра мы все уладим.
ТЕРЕЗА. Мне нужна моя дочь.
ЭМИЛИЯ. Не в кармане же я ее прячу, вашу дочь. Может, заберете моего сына?
ШАРЛЬ. Не упрямьтесь, Тереза. Возвращайтесь домой. Слово чести, Эстер сюда не приходила.
ТЕРЕЗА (Эмилии). Вы ее где-то прячете! Совсем недавно вы хотели задушить ее в ящике для угля, чтобы отомстить мне за то, что я украла вашего мужа. Так вот, я украла его у вас из-под носа, и если бы я была мужчиной, я украла бы и вас, и вас тоже, и даже была бы способна сделать вам ребенка.
ЭМИЛИЯ. Она бы сделала мне ребенка!
ШАРЛЬ. Не очень-то любезно так говорить, Тереза. Я же не сделал вам ребенка.
ТЕРЕЗА. Простите, простите, Эмилия!
ЭМИЛИЯ. Я ничего вам не прощу, слышите? Ничего!
ШАРЛЬ. Идите домой, возвращайтесь к Антуану.
ТЕРЕЗА. А! А! А! (Нервно смеется.) Антуан! Он меня выгнал. Он свихнулся. Антуан! Он на балконе, в ночной сорочке. С левого фланга! С правого фланга! Вперед, смерть Пруссакам! Эстер убежала с воплями, требуя Виктора. Я искала ее по всей округе. Она вполне могла здесь оказаться. Шарль, ты не прольешь ее крови! (Кричит.) Режут! Караул!

Шарль закрывает ей рот рукой. На этажах слышны крики, возгласы: “Что там происходит? У Помелей кого-то зарезали...” Звонок в дверь.

Сцена 11
Те же, Лили.

ЛИЛИ (входя). Ну и что? Стоило меня заставлять закрыть дверь, когда все жильцы все равно торчат в окнах! Преступное семейство! Всем молчать! или я уйду.

Уходит.

Сцена 12
Шарль, Эмилия, Тереза.

ГОЛОС. Что происходит?
ЛИЛИ (из-за кулис). Ничего особенного, мадам рожает.
ГОЛОС. Мальчик?
ДРУГОЙ ГОЛОС. Девочка?
ЛИЛИ (все так же из-за кулис). Ублюдок!

Крики постепенно стихают, слышны звуки захлопывающихся окон. Пока это происходит, персонажи остаются неподвижными. Справа открывается дверь. Входит Виктор, ведя за руку Эстер. Эстер прячет глаза.

Сцена 13
Те же, Виктор. Эстер.

ТЕРЕЗА. Эстер! Эстер! Дорогая! (Эмилии.) Что? Вы ее заперли?
ЭМИЛИЯ (пожимает плечами, затем обращается к Эстер). Как ты вошла, детка?
ЭСТЕР. Через сад.
ЭМИЛИЯ. Зачем ты пришла сюда?
ЭСТЕР. Я хотела увидеть Виктора.
ВИКТОР. Она пришла ко мне.
ШАРЛЬ. Зачем? Что она тебе сказала?
ВИКТОР. Ничего. Она улеглась на коврике возле кровати.
ШАРЛЬ. Она совсем ничего не сказала?
ВИКТОР (обращаясь к Эстер). Ты что-нибудь сказала?
ЭСТЕР. Да. Я сказала “добрый вечер, Виктор”.
ШАРЛЬ. А потом?
ВИКТОР. Она уснула, а вы ее разбудили. (Терезе.) Хотите ее забрать? Забирайте. У меня слишком болит живот.

Долгая пауза.

ЭМИЛИЯ (в экстазе). О! Да будет благословенно имя Господа! Я поняла, это Небо ее нам послало. Это Господь! За ее будто бы случайным появлением я распознала чудесное участие божественного Провидения! На колени, дети мои! На колени, Шарль! На колени, Тереза! Возблагодарим Господа, который приоткрывает нам иногда свои замыслы. Мы все здесь объединены самым трогательным неправдоподобием. Вы, любовница, не сопротивляйтесь! Ты, неверный муж! Я, несчастная мать! Вы, дети мои, неизбежные свидетели и жертвы искупления!
ТЕРЕЗА. Я поняла! Верно! Точно! Чудесно! Слава Господу нашему!
ШАРЛЬ. Вот это да, я тоже начинаю понимать! Слава Иисусу!
ЭСТЕР. Да, да!
ВИКТОР. Как у меня болит живот! У меня болит живот!
ЭМИЛИЯ. Поднимитесь все, поднимитесь! Дайте мне вашу руку, Тереза. Положите ее на голову Эстер. Дай мне твою грязную распутную руку, Шарль, положи ее на голову Виктора, а теперь, теперь молитесь. Дайте торжественную клятву отречься от вашей преступной связи.
ШАРЛЬ. Клянусь больше не спать с вами, Тереза, не изменять тебе, Эмилия, и быть образцовым супругом.
ТЕРЕЗА. Клянусь твоей головой, Эстер, отречься от гибельной страсти к Шарлю и ухаживать за Антуаном до самой смерти.
ЭМИЛИЯ. Спасибо, спасибо.

Она плачет, все попарно целуются.
ВИКТОР. Вы закончили? До чего же у меня болит живот. У меня болит живот!
ШАРЛЬ. Тебе не лучше, Виктор?
ВИКТОР. Это тонкая кишка, тонкая кишка!

Звонят.

ШАРЛЬ. Как, опять! Только и делают, что звонят. В конце концов, я оторву этот звонок.
ЭМИЛИЯ. Кто там?

Входит Лили.

Сцена 14
Те же, Лили, затем Мария.

ЛИЛИ. Это Мария.
ТЕРЕЗА. Моя горничная! (К Лили.) Что ей от меня нужно?
ЛИЛИ. Ей нужно... Входите, Мария.
МАРИЯ. Мадам, я принесла вам свой передник и это письмо. Ответа не надо. Всем до свиданья.

Уходит.

Сцена 15
Шарль, Эмилия, Тереза, Виктор, Эстер.

ТЕРЕЗА (прочитав письмо, падая). Ах!
ШАРЛЬ (быстро). Тереза, что с вами?
ТЕРЕЗА. Антуан, этот безумец, он повесился!
ВСЕ. О! Что? Неужели?
ТЕРЕЗА. Он повесился, в одной сорочке, на балконе.
ШАРЛЬ. Нет.
ТЕРЕЗА. Прочтите сами.

Протягивает письмо Шарлю, тот читает. Долгая пауза.
ТЕРЕЗА. Читайте, Шарль, читайте вслух.

Во время чтения Терезу душат рыдания и смех.

ШАРЛЬ (читает). “Прощай, Тете. Я раскачиваюсь. Ту скалку, с помощью которой ты стряпала по праздникам столь дивное печенье, я использовал как флагшток на балконе, после того как привязал к ее концу зеленый шнур от двойных портьер в гостиной. Я просунул голову в скользящую петлю на конце шнура. И теперь я раскачиваюсь. Я трепещу на ветру, потому что я знамя. Я знамя, потому что под ночной рубашкой на мне синяя венгерка и красные штаны с императорскими драконами. Сейчас я в последний раз надену валик на цилиндр фонографа и умру под звуки мелодии “Самбр и Мез”. {Робер Планшетт сочинил этот марш в 1879 году, вдохновленный словами Наполеона о революционном полке Самбр и Мез, принимавшем участие в военных действиях 1792 года. После недавнего поражения во франко-прусской войне этот марш реабилитировал французов в их собственных глазах.} Моя последняя воля — чтобы вернувшись домой ты уничтожила валик, прежде чем снять меня, и чтобы для Виктора отыскали среди камней мостовой площади Пантеона возникший из моего семени корень мандрагоры. Прощай, Тете, прощай, Тереза. Антуан. P. S. Да, вот еще что, не забудь попросить Шарля, чтобы он утешил свою дочь. Отцу-рогоносцу — незаконнорожденную дочь. Тем лучше, пусть прекратится род”.

Глубокая угнетающая тишина.

ЭСТЕР. Что означает рогоносец?

Без ответа.
ЭСТЕР. Что означает рогоносец?
ТЕРЕЗА. Рогоносец — это такая птичка.
ЭМИЛИЯ (плача). Довольно, довольно, довольно!
ТЕРЕЗА (ломая себе руки). Слишком, слишком, это уж слишком. Уже через край. Чаша терпения переполнена.
ВИКТОР. И мы по уши в дерьме.

Выходит, держась за живот.

Сцена 16
Те же, кроме Виктора.

ЭСТЕР (читает).
Слезы попусту не лей.
Это скверная привычка.
Улетел наш дуралей
Рогоносец, то есть птичка.
ЭМИЛИЯ. Шарль, проводи Терезу и Эстер домой и помоги им уладить формальности.
ТЕРЕЗА. Нет, Шарль, не надо, я вполне могу управиться сама.
ШАРЛЬ. Полноте, Тереза, перед лицом смерти... Ах, Эмилия, ты святая, ты святая женщина!
ЭМИЛИЯ. Ладно-ладно, надеюсь, вы понимаете, что я честна с вами и ничего от вас не утаила, надеюсь, вы не посмеете обманывать меня сегодня.
ТЕРЕЗА. О, Эмилия! Вы сошли с ума? Обманывать вас сегодня! Впрочем, мы же поклялись. Мы поклялись, и вы простили.
ЭМИЛИЯ. Нет такой клятвы, которую нельзя было бы нарушить.
ШАРЛЬ (слабо). Будь спокойна, будь спокойна.

Слышен громкий крик.

ШАРЛЬ. Что это?
ЭМИЛИЯ (выбегая и крича). Виктор! Виктор!

Долгая пауза. Эмилия появляется, держа на руках Виктора. Он без сознания.

Сцена 17
Те же, Виктор.

ЭМИЛИЯ. Все кончено! Он лежал без сознания в коридоре. Уходите! Шарль, скорей проводи Терезу и Эстер и позови доктора.

Шарль, Тереза и Эстер поспешно уходят. Виктора укладывают на кровать. Эмилия рыдает у изголовья.

Сцена 18
Эмилия, Виктор.

ЭМИЛИЯ. Виктор! Виктор! Мой дорогой сын! Мой любимый Тотор! По крайней мере, я знаю, что ты мой сын. Тотор, сын Шарля и Эмилии, умоляю тебя, ответь мне. О Боже! Мария, Иосиф и ангелы небесные, сделайте так, чтобы он заговорил, пусть он заговорит, пусть ответит на призыв скорбящей матери. Виктор! Мой Виктор! Он молчит. Он мертв. Ты умер? Если бы ты умер, я бы это почувствовала. Ничто на свете не сравнится с чуткостью матери.

Виктор поворачивается со стоном.
А, ты пошевелился. Значит, ты жив. Тогда скажи мне, почему ты молчишь? Ты делаешь это нарочно, ты мучаешь нас, ты хочешь, чтобы я ломала себе руки, чтобы я каталась по полу. Ты этого хочешь, да? Раз ты можешь повернуть свое большое тело, то мог бы повернуть свой маленький язык. Это же намного легче. Ты не можешь говорить? Ты не хочешь говорить? Раз, два? Виктор! Раз, два, три? Ну же, упрямая твоя голова.

Дает ему пощечину.

ВИКТОР. Разве не достойно презрения бить страдающего больного ребенка. Мать, дающая пощечину ребенку, который скоро умрет, что это за мать?
ЭМИЛИЯ. Прости меня, прости, Виктор. Я сама не своя. Но почему ты мне не ответил?
ВИКТОР. Что это за мать, если она так грубо обращается со своим умирающим сыном?
ЭМИЛИЯ. Нужно было ответить, Тотор, просто ответить, мой сынок.
ВИКТОР. Так вот, я отвечаю... что мать, которая так поступает, чудовище.
ЭМИЛИЯ. Прости, Виктор! Я так часто тебя прощала, ты мог бы, в память об этом вечере, в память об этой злосчастной ночи, в память обо всей этой жизни, ты мог бы... Мой Тотор, представь, что если бы ты должен был сейчас умереть...
ВИКТОР. Ты думаешь, я сейчас умру?
ЭМИЛИЯ. Конечно, нет! Я не знаю, что с тобой. Что бы это могло быть? Нет, не бойся. Умереть — нет, сынок, это невозможно. Ты еще так юн!
ВИКТОР. Умирают в любом возрасте.
ЭМИЛИЯ. Ты не умрешь, я не хочу, чтобы ты умирал. Я всего лишь хочу, чтобы ты меня простил.
ВИКТОР. Ну-ну, добрая мать. Primo, я скоро умру, secondo, потому что так нужно, и tertio, значит, я должен тебя простить. Ты прощена.

Дает ей свое благословение.
Эмилия рыдает и судорожно целует ему руку.

ВИКТОР. Есть преждевременно созревшие дети, чье раннее развитие граничит с гением. Гениальные дети.
ЭМИЛИЯ. Что?
ВИКТОР. Послушай! Геракл с младенчества душил змей. Я всегда был слишком крупным для того, чтобы от меня требовалось подобное чудо. Паскаль, при помощи колец и палок, доказывал основные положения Евклидовой геометрии. Маленький Моцарт со смычком и скрипкой долго будет удивлять посетителей музея скульптуры Люксембурга. Маленький Фредерик одновременно играл двадцать шахматных партий и все выигрывал. Наконец, сильнейший из них, Иисус, с рождения был провозглашен Сыном Божиим. Все эти случаи потребовались для того, чтобы испортить жизнь сына Шарля и Эмилии Помель, который должен умереть, когда ему исполнится ровно девять лет, минута в минуту.
ЭМИЛИЯ. Мой дорогой!
ВИКТОР. Минута в минуту. Я спрашиваю тебя, что мне оставалось делать в маленьком семейном кругу, доверху заваленном моими школьными наградами, что мне оставалось?
ЭМИЛИЯ. Работа, привязанность близких. И потом, ты единственный сын.
ВИКТОР. Ты сама сказала. Мне оставалось быть единственным сыном. Уникальным. Природа дала мне в мои девять лет двухметровый рост. В пять лет, когда рост у меня был метр шестьдесят, я понял, что должен посвятить себя УНИКАТУ.
ЭМИЛИЯ. Чему?
ВИКТОР. Уникату. Я молча искал, я тайно работал и нашел.
ЭМИЛИЯ. Ты нашел? Он бредит.
ВИКТОР. Да, эврика! Я нашел движущие силы Униката.
ЭМИЛИЯ. Бедное дитя! И каковы же они?
ВИКТОР. Движущие силы Униката... О, это было бы легче легкого, если бы у меня были бумага и карандаш.
ЭМИЛИЯ. Хочешь, я схожу за ними?
ВИКТОР. Нет, нет, это бесполезно. У меня все равно нет сил писать.
ЭМИЛИЯ. Так что же?..
ВИКТОР. Ничего, я все-таки постараюсь тебе объяснить. Движущие силы Униката...

Входит отец в сопровождении доктора.

Сцена 19
Эмилия, Виктор, Шарль, Доктор, затем Лили.

ВИКТОР. Вот черт! Больно!
ДОКТОР. Превосходно. Вот и наш больной. Что, малыш, неважно себя чувствуешь? У нас бобо в нашем маленьком животике?
ВИКТОР. Да, месье доктор. У меня бобо вот здесь, в моей маленькой колбасной шкурке.
ДОКТОР. Ну-ну, должно быть, ничего страшного. Мадам Помель, дайте мне салфетку. Есть у вас ложка? Да. Прекрасно. Повернись, малыш, ляг на живот. У него есть температура?
ШАРЛЬ. Не знаю, смотрите сами. (Нервно выходит.)
ДОКТОР. Сейчас посмотрим. (Измеряет ректальную температуру.)

Долгая пауза. Входит Шарль, все такой же нервный, в сопровождении гувернантки.
ЛИЛИ (вполголоса). Мадам! Мадам!
ЭМИЛИЯ. Тише! Что такое?
ЛИЛИ. Послушайте.

Отводит Эмилию в сторону и шепчет ей на ухо несколько слов.

ЭМИЛИЯ. Это невозможно.

Шарль делает несколько шагов по направлению к двери.
ЭМИЛИЯ (подбегая к нему). Шарль!
ШАРЛЬ. Что?
ЭМИЛИЯ. Куда ты собрался? Иди сюда.

Шарль колеблется.

ЭМИЛИЯ (хватая его за руку). Отдай мне это. Отдай.
ВИКТОР (по-прежнему лежит на животе и не может видеть происходящего). Папа, послушай маму. Мне так плохо, дым мне неприятен. Отдай ей свою трубку, чтобы не поддаваться соблазну.

Шарль отдает револьвер Эмилии. Оба кажутся крайне удивленными.
ВИКТОР. Не нужно слишком давить на движущие силы Униката.
ДОКТОР. Что он говорит?
ЭМИЛИЯ. Он бредит, доктор, он бредит.
ШАРЛЬ. Да, да, он бредит.

Лили, являясь неподвижной в течение всей сцены, уходит.

Сцена 20
Те же, кроме Лили.

ДОКТОР (смотря градусник). Неудивительно, что он бредит. У него... У него сильный жар.
ЭМИЛИЯ. Доктор, ваше мнение?
ДОКТОР. Подождите, сейчас я его прослушаю. (Аускультирует его, считает.) Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь...
ВИКТОР. ...Тридцать восемь, тридцать девять, сорок...

Прослушивание продолжается.

ШАРЛЬ. И что?
ДОКТОР. И что...
ВИКТОР (кричит). Ого! Черт!

Шарль и Эмилия встают на колени перед его кроватью. Наконец Виктор успокаивается и спрашивает:
Мама, в котором часу я родился?
ЭМИЛИЯ. В одиннадцать тридцать вечера.
ВИКТОР. А теперь который час?
ЭМИЛИЯ. Ммм... Который час, Шарль?
ШАРЛЬ. Одиннадцать двадцать пять.
ВИКТОР. Отлично, мамочка, сейчас я тебе объясню, каковы движущие силы Униката. Движущие силы Униката...
ШАРЛЬ. Доктор, скажите наконец, отчего он умирает?
ДОКТОР. Он умирает от...
ВИКТОР (прерывая его). Я умираю от Смерти. Это последняя из движущих сил Униката.
ДОКТОР. Что он хочет сказать?
ШАРЛЬ. Я никогда не понимал этого ребенка.
ЭМИЛИЯ. А другие, Виктор, другие движущие силы? Торопись, уже одиннадцать двадцать пять.
ВИКТОР. Другие.

Пауза.

Я их забыл.

Умирает.
ДОКТОР. Такова судьба непослушных детей.

Доктор уходит, падает черный занавес.
Раздаются два выстрела. Занавес снова поднимается.
Эмилия и Шарль распростерты у подножия кровати ребенка, разделенные дымящимся револьвером. Открывается дверь, появляется горничная.

ЛИЛИ. Да это же просто драма!

ЗАНАВЕС.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Роже Витрак (1899-1952) - французский поэт, драматург. Вместе с Антоненом Арто и Робером Ароном основал "Театр Альфреда Жарри". Одним из первых вошел в группу сюрреалистов, возглавляемую Андре Бретоном, и первым же был из нее исключен. Несмотря на скорое исключение из группы, позже многие сочтут его единственным подлинно сюрреалистическим драматургом. Его перу принадлежат пьесы "Тайны любви" (1927), "Трафальгарский удар" (1934), "Барышни широких просторов" (1938). Но самая знаменитая из них, безусловно, "Виктор, или Дети у власти".
Эта пьеса выдержала во Франции множество постановок. В разное время ее ставили Антонен Арто, Жан Ануй, Роже Планшон. Французы говорят о ней только в превосходной степени: "великое произведение", "театральный шедевр", "вершина сюрреализма". Между тем русскому читателю, незнакомому с контекстом создания пьесы, довольно сложно понять и по достоинству оценить "Детей у власти". Также как иностранцу, не знакомому с русской действительностью и с русским театром, сложно понять великую пьесу Грибоедова "Горе от ума" или "Смерть Тарелкина" Сухово-Кобылина.
В "Детях у власти" содержится множество явных и скрытых намеков на художественные течения начала XX века. Витрак сводил в ней счеты с Бретоном (черты которого воплотились в образе безумного Антуана), с одной стороны, и с дадаистами (лошадка, о которой все время говорит в пьесе Виктор, по-французски dada) - с другой. В начале своей литературной карьеры Витрак сотрудничал и с тем, и с другими, позже их пути резко разошлись. Верный дадаист Рибемон-Дессень пишет: Витрак - "рухлядь. Он лжив, как ртуть. Это эффективная соль". Витрак не остается в долгу, нападая на дадаистов в пьесе: "Разбить такое прекрасное яйцо! Только я почему-то не вижу лошадки (dada). Может быть, ты видишь лошадку (dada)?"
И все же, в первую очередь, Витрак сводил в ней счеты не со своими литературными оппонентами, а с современным обществом (свою пьесу он называл "буржуазной драмой в трех актах"): смеялся над его героями, над его ценностями, над его моралью, над его литературой, над его историей, смеялся над той самой публикой, которая должна была заполнить зрительный зал. По мысли Витрака (и в этом он сходился как с дадаистами Рибемон-Дессенем и Тцара, так и с Арто), пассивный и сочувствующий наблюдатель должен был уступить место враждебно настроенному участнику, провоцируемому авторами и актерами. "Смерть публике", - декларативно заявлял Витрак. Но первое представление на театре стало не "смертью публике", а приговором пьесе - на долгие годы.
Впервые постановка "Детей у власти" была осуществлена Антоненом Арто в 1928 году в "Театре Альфреда Жарри" на сцене "Комеди де Шанз-Элизе", через год после премьеры другой пьесы Витрака - "Тайны любви". Вот что писал Арто о "Детях у власти": "Эта пьеса переводит на язык пылких и в то же время окаменевших жестов распад современной мысли и ее замещение... чем? Во всяком случае, вот вопрос, на который пьеса отвечает главным образом: как же думать? Что у нас есть? Нет общих мерок, нет постепенных переходов. Что остается? Все это показано очень действенно и ощутимо, отнюдь не по-философски, столь же захватывающе, как конные скачки, партия в шахматы или тайное соглашение Бриана с церковью".
Спектакль, как уже было сказано, с треском провалился. Актер Марк Дарно, исполнявший в постановке Арто роль Виктора, позже вспоминал: "Репетиции были великолепным опытом работы. Арто блестяще работал с актерами, и Витрак был с нами почти все время в течение месяца. Затем мы вышли на сцену "Комеди де Шанз-Элизе", и там нам было уже не до веселья: крики и ругательства еще до поднятия занавеса, и с первых минут спектакля - тухлые яйца. Происки против Витрака и Арто подействовали... В этих условиях продолжать было невозможно, и мы сняли спектакль после нескольких представлений".
И в самом деле, постановка "Детей у власти" не могла не вызвать у зрителей шока. На фоне привычной для чопорной буржуазной публики классической драматургии пьеса поражала откровенностью сцен, нарочитой грубостью языка, смелостью взгляда, - словом, была "пощечиной общественному вкусу". Она казалась дикой смесью водевиля и трагедии, бурлеска и новой драмы. Было совершенно неясно, по каким законам ее судить и как к ней относиться. Провоцируя новые, странные ощущения, пьеса вызывала вполне понятное отторжение.
Действие пьесы происходит 12 сентября 1909 года в Париже, в квартире семейства Помель. Хронологическая точность имеет здесь огромное значение. Именно в этот период в жизнь респектабельных буржуазных семейств (в том числе и в жизнь семейства Помель), несмотря на их кажущуюся изолированность, вторгаются первые самолеты, анархизм, молчаливый общественный сговор, допускающий адюльтер, войны, инцест, ура-патриотизм, - новый мир, еще не успевший переварить свою несостоятельность и дурно пахнущий.
Персонажи пьесы - плоть и кровь этого мира. Они с пафосом произносят расхожие фразы, не понимая их смысла и, более того, вовсе над ним не задумываясь. Также как не задумываются они над тем, в каком мире живут. В их речи исторические события: колониальные войны, Французская революция, политика начала века, - механически смешиваются с обрывками газетных статей, создавая тот фон словесного мусора, в котором все они существуют.
Газетные жанры, газетный язык, газетное упрощенное мышление, заменяющее мысли фразами, - все это входило в сферу интересов дадаистов. Пресса стала для них отражением смятого, лишенного воли и хоть какого-то здравого смысла общественного сознания. "Первое, что бросается в глаза, когда просматриваешь эти кипы, - тягостное ощущение абсолютной несостоятельности критики. Из каждой сотни статей по пальцам одной руки пересчитаешь те, что хоть в малой степени свидетельствовали бы о трезвости взглядов, столь необходимой пишущей братии", - отмечает Мишель Сануйе ("Дада в Париже"). Может быть, опыт сотрудничества с дадаистами навел Витрака на мысль ввести в текст пьесы отрывки газетных статей, сконцентрировавших в себе обессмыслившуюся реальность.
Такой реальности, по мысли Витрака, может противостоять только сверхреальность. Сверхреальным центром пьесы становится Виктор - персонаж, нарушающий все законы правдоподобия. Ему исполняется девять лет (он ровесник века и почти ровесник автора). В девять лет у него рост метр восемьдесят, а зрелости его мышления мог бы позавидовать любой взрослый.
Автор смеется над правдоподобием. Его герой - над стереотипами взрослого мира и взрослого языка. Но смех Виктора разрушителен. Разоблачая ложь и лицемерие окружающих его людей, герой пьесы волей-неволей нарушает равновесие, на котором держится современный мир. И сам гибнет под его обломками.
Пришлось ждать целое поколение, чтобы в "Викторе..." - благодаря спектаклю Жана Ануя - признали шедевр. Позже совершенно разные авторы едва ли не всех направлений драматургии XX века, вплоть до драматургии абсурда, будут развивать с разной степенью совершенства тенденции, наметившиеся в пьесе Витрака.
Сегодня "Виктор, или Дети у власти" считается самой репертуарной сюрреалистической пьесой французского театра.
Одну из последних постановок "Детей у власти" осуществил в 1998 году режиссер Филипп Адриен. Подобно своим предшественникам, он воздает хвалу пьесе: "Для меня поставить "Виктора..." - это еще одна возможность обрести радость встречи с требовательностью и радикальностью тех, кто в XX веке, на сцене театра, сражается за поэзию, фантазию и юмор... черный юмор вплоть до абсурда. Так обстоит дело с "Детьми у власти", водевилем, который вырастает в глубокую трагедию".