Просторная столовая, роскошно меблированная; в ней явно чувствуется стиль 900-х годов. Несколько картин и безделушек, напоминающих о временах короля Умберто, очевидно, завершили в то время обстановку родительского дома Доменико Сориано.
Дверь слева ведет в спальню. Угол комнаты срезан стеклянной рамой, сквозь которую видна широкая терраса; на ней цветы. Сверху терраса защищена матерчатым тентом, разрисованным цветными полосами. Направо, в глубине сцены, входная дверь. Комната расширяется вправо; ее продолжением служит наполовину скрытый за шелковым занавесом "кабинет" хозяина дома. Для обстановки своего "кабинета" Доменико Сориано избрал все тот же стиль 900-х годов. Об этом свидетельствует стеклянный шкаф, в котором выставлено большое количество металлических кубков разнообразных форм и различных размеров. Это "первые премии", завоеванные его скаковыми лошадьми. Два скрещенных знамени висят на стене позади письменного стола. Они получены за победы, одержанные на празднике Монтеверджине {Один из популярных в Неаполе праздников.}. Не видно ни одной книги, газеты, бумаги. Этот угол, который один только Доменико Сориано осмеливается называть "кабинетом", прибран и чист, но в нем не чувствуется признаков жизни.
В центре столовой с некоторым вкусом и изысканностью накрыт стол на две персоны. На столе — букет свежих красных роз.
Поздняя весна, почти лето. Вечереет. Последние лучи солнца постепенно исчезают с террасы. Филумена Мартурано стоит, вызывающе скрестив руки, у самого порога спальни. На ней длинная белая ночная рубашка. Волосы не причесаны, только слегка приведены в порядок. На ее босых ногах — ночные туфли. Черты лица этой женщины носят следы тяжелой жизни, полной борьбы и разочарований. В облике Филумены нет вульгарности, но она не может скрыть своего плебейского происхождения, да и не хочет этого. Ее жесты широки и открыты; тон ее голоса —всегда решительный и искренний, присущий женщине с совестью, женщине, наделенной порядочностью и обладающей внутренней силой. Это тон уверенной в себе женщины, которая по-своему подходит к законам жизни и бросает им вызов. Ей только сорок восемь лет. О ее возрасте говорят несколько седых прядей на висках, но в выражении глаз сохранилась молодость, присущая неаполитанскому бедному люду. Сейчас она мертвенно бледна; может быть, это притворство: ей необходимо заставить окружающих поверить в свою близкую смерть. А может быть, она ждет бури, которая теперь неизбежно грянет. Но она не чувствует страха; наоборот, в ее состоянии, состоянии раненого зверя, она готова даже прыгнуть на врага.
Из противоположного угла справа Доменико Сориано смотрит на женщину. Чувствуется, что он принял окончательное решение и не видит никаких препятствий к тому, чтобы восторжествовала его священная правота; он хочет избавиться от позора и показать всему миру низость обмана, жертвой которого стал. Он чувствует себя обиженным, оскорбленным, словно в нем убили что-то святое, в чем он, однако, не может, да и не собирается признаваться. То, что в глазах окружающих он может показаться потерпевшим поражение, выводит Доменико из себя, лишает его рассудка. Это здоровый, крепкий человек; он хорошо прожил свои пятьдесят два года, сохранив горячую пылкость и внешность молодого человека. Это, должно быть, и потому, что Доменико был обеспечен и успешно вел свои финансовые операции. "Щедрая душа" его отца Раймондо Сориано, одного из самых состоятельных и плутоватых кондитеров Неаполя, имевшего фабрики в Верджини и Форчелле {Окраины Неаполя.} и магазины на неаполитанских улицах Толедо и Фория, была открыта только для сына. Капризы Дона Доменико (в молодости он был известен как "синьорино дон Мими") не имели границ по своей оригинальности и экстравагантности. Они составили целую эпоху; в Неаполе до сих пор рассказывают об этом. Страстный любитель лошадей, он был способен целыми днями вспоминать с друзьями спортивные доблести и "подвиги" самых выдающихся породистых лошадей, которые проходили через его образцовые конюшни.
Сейчас на нем пижама, застегнутая на несколько пуговиц. Судорожно вздрагивая, бледный, он смотрит на Филумену, эту "ничтожную" женщину, с которой он столько лет обращался, как с рабой, и которая теперь зажала его в кулаке и способна раздавить, как цыпленка.
В левом углу комнаты, почти у самой террасы, видна кроткая и покорная фигура донны Розалии Солимене. Ей семьдесят пять лет. У нее неопределенный цвет волос: скорее серебристый, чем серо-седой. Она одета в темное траурное платье. Розалия Солимене слегка горбится, но все еще полна жизни. Она жила в одном из нищенских кварталов, в переулке Сан-Либорио, напротив дома семьи Мартурано, о которой ей известна вся подноготная. Она знает Филумену с детских лет. Розалия была рядом с ней в самые горестные минуты ее жизни, никогда не жалела для нее слов утешения, сочувствия, нежности, которые могут расточать только наши женщины из народа и которые действуют, как бальзам, на страдающее сердце.
Она горестно следит за движениями Доменико, ни на мгновение не теряя его из виду. Ей знакомы по собственному горькому опыту последствия гнева этого человека. Охваченная ужасом, словно окаменевшая, она смотрит на него застывшим взглядом.
В противоположном углу стоит еще один персонаж — Альфредо Аморозо. Это приятный человек лет шестидесяти, плотной комплекции, сильный и мускулистый. Когда-то он был хорошим наездником, за это его и взял к себе Доменико. Альфредо остался навсегда у Доменико, выполняя разные обязанности по дому, но он был для Доменико другом, сводником, козлом отпущения. С Альфредо связано все прошлое его хозяина. Достаточно посмотреть, как он глядит на Доменико, чтобы понять, насколько Альфредо полон самопожертвования в своей преданности хозяину. Одет он в серый, несколько рискованный для его возраста пиджак прекрасного покроя; брюки на нем другого цвета. Берет цвета ореховой скорлупы несколько сдвинут набок. На вырисовывающемся животе хвастливо блестит золотая цепь. Он — весь ожидание, но, возможно, именно он наиболее спокоен из всей этой группы, так как хорошо знает своего хозяина. Сколько раз ему доставалось от него!.. Когда поднимается занавес, мы видим четырех действующих лиц, находящихся в четырех углах. Кажется, что они стоят там, играя, как дети; но жизнь бросает их друг против друга.

Долгая пауза.
ДОМЕНИКО (ожесточенно осыпая себя пощечинами). Дурак, безумец! Сто раз дурак, тысячу раз безумец!
АЛЬФРЕДО (робко прерывает). Что вы делаете?

Розалия берет со стула в углу шаль, подходит к Филумене и набрасывает ей на плечи.
ДОМЕНИКО. Я не человек, я ничто. Я должен встать перед зеркалом и без устали плевать себе в физиономию. (Ненависть вспыхивает в его глазах. Филумене.) Рядом с тобой, подле тебя прошла вся моя жизнь; двадцать пять лет здоровья, сил, ума, вся молодость! Что ты еще хочешь? Чего тебе еще надо от Доменико Сориано? Тебе нужны остатки моей шкуры, вот этой самой, из которой ты делала все, что хотела? (Вне себя, всех обвиняет.) Все могли делать со мной, что хотели. (С презрением к самому себе.) Пока ты, Доменико Сориано, верил в Иисуса Христа, сошедшего на землю, все распоряжались твоей шкурой, как им вздумается. (Указывает на всех, словно обвиняет.) Ты, ты, ты... весь переулок, весь квартал, весь Неаполь, весь мир! Всегда все принимали меня за дурака! Всегда! (Вдруг вспоминает, как обманула его Филумена, и кровь вскипает в его жилах.) Я не могу даже думать об этом! А ведь от тебя можно всего ожидать... Такая баба, как ты, способна на все! Двадцать пять лет не изменили тебя, суку! Но не надейся, что ты своего добилась: до победы еще далеко! Я убью тебя и отделаюсь тремя грошами. Таким, как ты, цена три гроша! А всем, кто тебе помогал: врачу, священнику... (Указывает на Розалию, которая вздрагивает, и на спокойно стоящего Альфредо. С угрожающим видом.) Этих мерзавцев, которых я кормил столько лет, убью... всех убью! (Решительно.) Револьвер... дайте револьвер!
АЛЬФРЕДО (спокойно). Я отнес оба револьвера к оружейнику в чистку. Вы сами велели.
ДОМЕНИКО. О боже, сколько лишнего я наговорил здесь... И сколько меня вынудили сказать... Но теперь все кончено, увидите! Теперь я все понял... (Филумене.) Убирайся прочь... и, если ты не уберешься на своих собственных ногах... тебя вынесут отсюда ногами вперед! Никакой закон, никакой бог не помешает в этом Доменико Сориано! Я разделаюсь с вами со всеми! Я всех вас упрячу за решетку! Денег у меня хватит — лопну, но добьюсь своего! Ты еще забегаешь у меня! Будешь танцевать под мою дудку! Я уничтожу тебя, Филуме, я раздавлю тебя! Я всем скажу, кем ты была и откуда я тебя взял. Пусть кто-нибудь тогда осудит меня.
ФИЛУМЕНА (его слова не производят на нее никакого впечатления, она уверена в себе). Кончил? Хочешь еще что-нибудь добавить?
ДОМЕНИКО (достаточно ему услышать голос этой женщины, как он сразу выходит из себя; резко). Замолчи! Я не хочу тебя слушать!
ФИЛУМЕНА. Дай мне высказать все, и я никогда не взгляну на тебя больше, и ты не услышишь моего голоса.
ДОМЕНИКО (с презрением). Продажная тварь! Ты была проституткой, ею и осталась!
ФИЛУМЕНА. Зачем ты так говоришь? Что в этом нового? Разве всем не известно, кем я была и где находилась? Однако ты же ко мне туда приходил... Ты и многие другие! И я к тебе относилась, как к другим. А почему я должна была относиться к тебе иначе? Разве все мужчины не одинаковы? Сейчас я расплачиваюсь за то, что сделала, сама во всем виновата. Но я — твоя жена и не сойду с этого места, пусть даже за мной придут карабинеры!
ДОМЕНИКО. Жена? Чья жена? Филуме, какую чепуху ты мелешь? За кого ты вышла замуж?
ФИЛУМЕНА (холодно). За тебя!
ДОМЕНИКО. Ты сошла с ума! Обман налицо. У меня есть свидетели. (Указывает на Альфредо и Розалию.)
РОЗАЛИЯ (поспешно). Я ничего не знаю... (Не хочет вмешиваться в такое серьезное дело.). Я видела только, что донна Филумена легла в постель, ей стало плохо, и у нее началась агония. Она ничего мне не объяснила, и я ничего не могла понять.
ДОМЕНИКО (к Альфредо). Тебе тоже ничего не известно? И ты не знал, что ее агония была только притворством?
АЛЬФРЕДО. Дон Думми, ради Мадонны! Донна Филумена ненавидит меня. Разве она мне что-нибудь доверит?
РОЗАЛИЯ (к Доменико). А священник?.. Кто мне сказал, чтобы я позвала священника? Не вы ли?..
ДОМЕНИКО. Потому что она... (показывает на Филумену) просила позвать священника. И я хотел исполнить ее последнюю волю.
ФИЛУМЕНА. Потому что ты и в самом деле вообразил, что я отправляюсь на тот свет. Ты не мог опомниться от радости, что снесешь меня в могилу.
ДОМЕНИКО (презрительно). Разбойница! Когда падре после исповеди сказал мне: "Бедная женщина доживает последние минуты. Обвенчайтесь с ней. Это ее последняя просьба, узаконьте вашу связь с благословения господа",—я ответил...
ФИЛУМЕНА (продолжает за него). "...Что мне терять? Она при смерти. Через каких-нибудь несколько часов все кончится, и я снесу ее в могилу". (С насмешкой.) Тебе стало плохо, дон Доменико, когда, едва падре вышел, я спрыгнула с кровати и объявила: "Поздравляю, дон Думми, мы теперь муж и жена!"
РОЗАЛИЯ. Я чуть не упала при этих словах! Смех стал душить меня. (Смеется.) Боже милостивый, как тебе удалось так изобразить болезнь?
АЛЬФРЕДО. И даже агонию.
ДОМЕНИКО. А ну-ка, помолчите оба, иначе живо узнаете, что такое агония! (Исключая любое проявление слабости со своей стороны.) Нет, не может быть, это невозможно! (Вдруг вспоминает, что есть человек, который несет ответственность за обман.) А доктор? Он ведь врач... чему его учили? Какой же он доктор? Не разглядел, что эта женщина совершенно здорова? Как же он не заметил, что его дурачат?
АЛЬФРЕДО. Ошибки бывают со всяким.
ДОМЕНИКО (с презрением). Придержи язык, Альфре. Доктора подкупили. Он поплатится за все! Это так же верно, как то, что есть бог на свете! Доктору было известно, что она здорова,—он не мог так ошибиться! (Филумене, зло.) Доктору позолотили ручку, не правда ли? Сколько ты ему заплатила?
ФИЛУМЕНА (с отвращением). Как это на тебя похоже: деньги! За деньги ты покупал все, что хотел! Ты и меня купил за деньги! Твои дела шли хорошо, и ты удовлетворял все свои прихоти. Недаром же тебя называли "дон Мими Сориано". У тебя были модные портные, лучшие ателье. Твои лошади бегали на скачках... ты заставлял их бегать. Но Филумена Мартурано заставила бегать тебя самого. И ты бегал, сам того не замечая... Ты еще побегаешь у меня, высунув язык! И поймешь, как живется честным людям! Доктор ничего не знал. Даже он поверил. А как же могло быть иначе? У любой женщины, прожившей с тобой двадцать пять лет, начнется агония. Я была твоей служанкой! (Розалии и Альфредо.) Я была его рабой все двадцать пять лет, вы это видели. Когда он уезжал развлечься — Лондон, Париж, скачки, — я оставалась сторожем... Я бегала с фабрики в Фурчелла на фабрику в Верджини, из магазина на Толедо в магазин на улицу Фория. (К Доменико.) Если бы не я, твои служащие давно бы раздели тебя. (Подражая лживому тону Доменико.) "Что бы я делал без тебя... Какая ты женщина, Филуме!" Я вела твои дела лучше, чем твоя жена. Я мыла тебе ноги, и не теперь, когда я старуха, а когда была молодой. Но я никогда не чувствовала, что ты меня ценишь, что ты мне благодарен. Никогда! Всю жизнь я была твоей служанкой. В любое время ты мог выставить меня за дверь!
ДОМЕНИКО. Служанкой? Как бы не так... Ты всегда забывала свое настоящее положение в доме... Вечно злая, всегда с гримасой на лице... Всегда с одной мыслью: "Разве я не права? Я что-нибудь плохо сделала?" Хотя бы раз я увидел слезы в твоих глазах! Никогда! Сколько лет мы живем вместе, и я еще никогда не видел, как ты плачешь!
ФИЛУМЕНА. Ты хотел, чтобы я проливала слезы из-за тебя? Ты не стоишь этого!
ДОМЕНИКО. Я никогда не знал с тобой покоя. Что это за женщина — не плачет, не ест, не спит. Я никогда не видел тебя спящей. Грешная душа у тебя, вот что!
ФИЛУМЕНА. Когда же это у тебя было желание увидеть, как я сплю? Ты давно забыл дорогу домой. Сколько праздников, сколько рождественских ночей я провела одна, как бездомная собака! Да знаешь ли ты, когда плачут? Слезы появляются, когда любишь, а тебе не отвечают тем же. А Филумена Мартурано не знала, что такое любовь... Когда видишь только плохое, незачем проливать слезы. Да, Филумена Мартурано не имела еще удовольствия плакать! С ней всегда обращались, как с самой последней шлюхой! (Обращается только к Розалии и Альфредо — единственным свидетелям этой святой правды.) Сейчас незачем вспоминать твою молодость, Доменико. Ты был тогда красив и богат. А теперь? Тебе ведь пятьдесят два года! А ты до сих пор приносишь носовые платки, выпачканные губной помадой. Меня тошнит от всего этого... (Розалии.) Где они?
РОЗАЛИЯ. Хранятся у меня.
ФИЛУМЕНА. Ни разу ты не подумал: "Может быть, лучше их спрятать... вдруг она заметит?" Куда там, какая тут осторожность! Пускай смотрит! А кто она такая? Какие у нее права на тебя? Доменико, ты глупеешь при виде этой...
ДОМЕНИКО (как застигнутый врасплох, в бешенстве). При виде кого?.. Кого?..
ФИЛУМЕНА (гнев Доменико не вызывает в ней никаких признаков страха). ...отвратной девки. Кто тебе поверит, что ты не понял? Ты не умеешь как следует лгать, и это твой недостаток. Пятидесятидвухлетний старик связывается с двадцатидвух-летней девчонкой и даже не стыдится этого. Привел ее в дом под видом медицинской сестры... Думал, что я вправду умираю... (Словно рассказывая о невероятных вещах.) А до того, как пришел священник, час тому назад, думая, что я отдаю богу душу и ничего не вижу, обнимался и целовался с ней у моей постели... (С нескрываемым чувством отвращения.) Мадонна!.. Как мне противно! А будь я в самом деле при смерти, ты вел бы себя так же? Ну конечно, я ведь умирала, а здесь накрыли стол (показывает на Доменико) для него и этой дохлой! девки...
ДОМЕНИКО. Ну и что же? Если ты умираешь, я должен перестать есть? Мне тоже прикажешь умирать?
ФИЛУМЕНА. Что это за розы на столе?
ДОМЕНИКО. Розы, как розы!
ФИЛУМЕНА. Красные? Цвет любви...
ДОМЕНИКО (раздраженно). Да, красные, зеленые, лиловые... Ну и что из этого? Разве я здесь не хозяин и не могу приносить домой розы? Думаешь, если ты умирала, я перестал быть хозяином в этом доме?
ФИЛУМЕНА. А я вот не умерла. (Со злостью.) И еще долго проживу, Думми.
ДОМЕНИКО. Для меня это небольшая помеха. (Пауза.) Одного только не могу понять. Ты сама говорила: "Для меня все мужчины одинаковы". Зачем же ты хотела выйти только за меня? Я люблю другую женщину и хочу жениться на ней... И я женюсь, слышишь! Диана станет моей женой, и тебя не касается, сколько ей лет: двадцать два, меньше или больше...
ФИЛУМЕНА (с иронией). Смешно! Я так переживаю! Да какое мне дело до девчонки, из-за которой ты потерял голову, и до всего остального? Ты в самом деле думаешь, что я это сделала из-за тебя? Нет, я не об этом забочусь: это меня никогда не тревожило. Все двадцать пять лет ты спрашивал меня: "О чем ты все думаешь?" (Пауза.) Мне нужен... ты мне нужен! Ты надеялся, что эта баба, прожив с тобой, как раба, двадцать пять лет, вот так и уберется, словно нищая. (Протягивая правую руку вперед, левую держит сзади, зажав в кулак.)
ДОМЕНИКО (с торжествующим видом, думая, что понял скрытый смысл насмешки Филумены). А-а, деньги! Разве я не давал тебе денег? По-твоему, Доменико Сориано, сын Раймонда Сориано... (Гордо.) одного из самых крупных и уважаемых кондитеров Неаполя, не хочет обеспечить тебя, дать тебе возможность жить ни в чем не нуждаясь?
ФИЛУМЕНА (обессилев от его тупости, с отвращением). Да замолчи ты! Почему мужчины никогда не хотят ничего понять? О каких деньгах ты говоришь, Думми? Успокойся и оставь себе на здоровье эти деньги. Мне надо от тебя другое... и ты сделаешь это! У меня трое детей, Думми!

Доменико и Альфредо ошеломлены. Розалия, наоборот, невозмутима.
ДОМЕНИКО. Трое детей? Что ты говоришь, Филуме?
ФИЛУМЕНА (повторяет машинально). У меня трое детей, Думми!
ДОМЕНИКО (растерянно). А… чьи они, эти дети?
ФИЛУМЕНА (заметив страх Доменико, холодно). От таких же, как и ты.
ДОМЕНИКО. Филуме... Филуме... Ты играешь с огнем! Что значит: "От таких же, как и ты"?
ФИЛУМЕНА. Это значит, что все вы одинаковы.
ДОМЕНИКО (Розалии). Вы знали это?
РОЗАЛИЯ. Да, синьор, знала.
ДОМЕНИКО (к Альфредо). А ты?
АЛЬФРЕДО (готовый оправдаться). Нет. Донна Филумена ненавидит меня, я же говорил вам.
ДОМЕНИКО (еще не окончательно поверив, как бы разговаривая с самим собой). Трое детей?.. (Филумене.) Сколько же им лет?
ФИЛУМЕНА. Старшему двадцать пять.
ДОМЕНИКО. Двадцать пять?
ФИЛУМЕНА. Не делай такого лица! Не пугайся: дети не твои.
ДОМЕНИКО (несколько ободрившись). А они-то знают тебя? Им известно, что ты их мать?
ФИЛУМЕНА. Нет. Но я их часто вижу и говорю с ними.
ДОМЕНИКО. Где они живут? Что делают? На какие средства существуют?
ФИЛУМЕНА. На твои деньги!
ДОМЕНИКО. На мои деньги? Какие?
ФИЛУМЕНА. Они живут на твои деньги. Я крала их у тебя! Я таскала их из твоего бумажника! Я воровала у тебя на глазах!
ДОМЕНИКО (с отвращением). Воровка!
ФИЛУМЕНА (без малейшего страха). Да, я обкрадывала тебя! Продавала твои костюмы и обувь! И ты никогда этого не замечал! Помнишь кольцо с бриллиантом? Я сказала, что потеряла его на самом деле оно продано. Я вырастила моих сыновей на твои деньги.
ДОМЕНИКО (с отвращением). Я держал воровку в своем доме! Чудовище!
ФИЛУМЕНА (словно не слыша, продолжает). Один — жестянщик, у него мастерская рядом, в переулке.
РОЗАЛИЯ (которой кажется, что хозяйка выразилась не точно, поправляет). Водопроводчик...
ДОМЕНИКО (не поняв). Как?
РОЗАЛИЯ (стараясь отчетливее произнести слово). Водопроводчик. Налаживает краны да колонки устанавливает. Второй... как его зовут? (Мгновенно вспоминает.) Риккардо. Какой красавец! Ну и парень! Его магазин на Кьяйя, во дворе дома номер семьдесят четыре. Торгует бельем. И покупатели у него хорошие. Потом Умберто...
ФИЛУМЕНА. Этот захотел учиться. Стал бухгалтером... Даже в газету пишет.
ДОМЕНИКО (С иронией). Скажите-ка, в нашей семье есть даже писатель.
РОЗАЛИЯ (с восхищением). Ах, какая она мать! Дети никогда, ни в чем не испытывали недостатка. Я уже старуха и скоро предстану перед судом всевышнего. Я скажу правду: бога болтовней не проведешь, он все видит, все взвешивает и прощает... Когда они были совсем малышами, в пеленках, у них не хватало разве только птичьего молока...
ДОМЕНИКО. И все на деньги дона Доменико.
РОЗАЛИЯ (неожиданно, повинуясь чувству справедливости). Ну и что же! Вы же все равно бросали на ветер свои деньги!
ДОМЕНИКО. А разве я должен был перед кем-нибудь отчитываться?
РОЗАЛИЯ. Нет, синьор, деньги ваши, что хотите, то и делайте. Но вы ведь даже никогда не замечали пропажи.
ФИЛУМЕНА (презрительно). Не обращайте внимания! Не отвечайте ему!
ДОМЕНИКО (овладев собой). Филуме, тебе обязательно хочется разозлить меня? Мы дойдем до того, что уже не сможем разговаривать друг с другом. Понимаешь, что ты натворила? Ты сделала из меня огородное пугало! Эти три синьора, которых я никогда не видел даже издали и не знаю, откуда они появились, когда-нибудь рассмеются мне в лицо, потому что они подумают: "Не жизнь, а красота! У дона Доменико на наш век деньжонок хватит!"
РОЗАЛИЯ (отвергая это предположение). Нет, синьор, только не это! Они ведь ничего не знают. Донна Филумена поступала всегда так, как нужно: и разумно, и осторожно. Нотариус вручил деньги водопроводчику, когда тот открыл мастерскую в переулке, сказав, что они от одной синьоры, которая пожелала остаться неизвестной... То же произошло и с торговцем бельем. Этому же нотариусу было поручено ежемесячно высылать Умберто на учение. Нет-нет, вы здесь совсем ни при чем.
ДОМЕНИКО (с горечью). А я только платил!
ФИЛУМЕНА (с неожиданной резкостью). А что я должна была делать? Убить их? Это нетрудно сделать, а, Думми? Уничтожить их — многие женщины так поступают! Вот тогда бы Филумена действительно стала хорошей? (Скороговоркой.) Отвечай! Все мои подруги там... (намекает на дом терпимости) советовали это сделать. "Что ты медлишь? Чего ты боишься?" (Убежденно.) Поступи я так, никогда бы себе этого не простила. Как бы я стала жить дальше? Совесть бы замучила. И вот я поговорила с Мадонной. (Розалии.) Помнишь маленькую Мадонну, покровительницу роз?
РОЗАЛИЯ. Она очень добра, Мадонна, покровительница роз! Каждый день она совершает какое-нибудь чудо!
ФИЛУМЕНА (предаваясь воспоминаниям). Было три часа ночи. Я шла одна по улице. Прошло шесть месяцев, как я ушла из родительского дома. (Намекает на то, что именно тогда она впервые почувствовала себя матерью.) Это был мой первый! Что делать? С кем посоветоваться? В ушах у меня еще раздавался голос подруги: "Зачем он тебе? И не думай! Я знаю одного опытного доктора..." А я все шла и шла, неизвестно куда. Потом я увидела, что стою в моем переулке у алтаря Мадонны. Встала я перед ней. (Уперев руки в бока и, словно желая говорить с Мадонной, как женщина с женщиной, поднимает глаза к ее изображению.) "Что мне делать? Ты все знаешь... Тебе известно даже, почему я согрешила. Ну как мне быть?" Она молчит, не отвечает. (Возбужденно.) "Ты так со всеми себя ведешь? Чем меньше слов от тебя слышат люди, тем больше они верят тебе! Но я должна говорить с тобой! (Дерзко и взволнованно.) Отвечай!" (Повторяет машинально чей-то незнакомый ей голос, который она тогда услышала.) "Дети есть дети!" Я похолодела. Как была, так и застыла. (В оцепенении устремив глаза на воображаемую Мадонну.) Может быть, если б я повернулась, то поняла, откуда исходил этот голос: из дома, с открытого балкона из соседнего переулка или из какого-нибудь окна... Но я подумала: "А почему голос прозвучал именно сейчас? Разве люди знают, что со мной случилось? Нет, это была она... Это была Мадонна! Она увидела меня перед собой и захотела ответить мне... Каждый раз, когда ей надо поговорить с людьми, она обращается к одному из нас. Когда мне все говорили: "И не думай об этом!" — Мадонна испытала меня. Откажусь ли от своего решения или нет? Не знаю, может, мне показалось, но Мадонна кивнула головой, вот так. (Кивает головой, словно говорят "Да, ты поняла".) Дети есть дети. И я поклялась. Вот почему я и была все эти годы с тобой... Ради них я терпела все! Помнишь того юношу, что влюбился в меня и хотел жениться? А ты уже пять лет ходил ко мне, хотя и жил с женой в своем доме, а я на Сан-Путито в трех комнатах с кухней. О, эти комнаты! Наконец-то я получила возможность уйти от туда. (Намекает на дом терпимости.) После стольких лет знакомства ты снял наконец для меня эти комнатушки! Я хотела обвенчаться с тем бедным юношей... Но ты устроил сцену ревности. Я и сейчас слышу: "У меня есть жена, я не могу на тебе жениться. Если ты выйдешь за него..." Потом ты заплакал. О, ты умеешь плакать, ты... это не я — ты можешь лить слезы! Тогда я ответила: "Ну ладно, такая уж моя судьба! Доменико любит меня всей душой, а жениться не может — женат... Будем и дальше жить в комнатах на Сан-Путито!" Два года спустя твоя жена умерла. Шли годы… а я попрежнему жила на Сан-Путито. И думала: "Он молод и не хочет еще раз связывать себя на всю жизнь с другой женщиной. Придет время, он успокоится и оценит все, чем я пожертвовала!" И я ждала. А когда я время от времени говорила тебе: "Думми, знаешь, у кого еще свадьба? Помнишь девушку, что жила напротив моих окон", ты смеялся. Ты хохотал так же, как в те времена, когда поднимался по лестнице со своими друзьями ко мне не на Сан-Путито, а туда, где я была до Сан-Путито. Не настоящий был этот смех. Ты настраивал себя на веселый лад. Всегда одинаков этот смех, кто бы ни смеялся! Иногда мне хотелось убить тебя за него! (Терпеливо.) Но я ждала. Я прождала двадцать пять лет! Я ждала чуда, дон Доменико! Сейчас тебе пятьдесят два года: старик! Слышишь?... Но и теперь он не помышляет о браке. Ему кажется, что и теперь рано жениться. Несчастный! Таскается за молоденькими девчонками, становится настоящим кретином, носит платки, испачканные губной помадой, и разбрасывает их в доме! (Угрожающе.) Осталось только привести эту девку в дом, где живет твоя жена. Я выгоню и тебя и ее. Мы поженились. Нас обвенчала церковь. Это мой дом!

Звонок в прихожей. Альфредо выходит в дверь направо.
ДОМЕНИКО. Твой дом? (Неестественно смеется. Иронически.) Теперь ты заставляешь смеяться меня!
ФИЛУМЕНА (смотрит на него, с коварством). Смейся! Я с удовольствием послушаю твой смех. Теперь мне безразлично, как ты смеешься.

Возвращается Альфредо, некоторое время смотрит на всех. Озабочен тем, что должен сообщить.
ДОМЕНИКО (заметив это, грубо обращается к нему). Что тебе?
АЛЬФРЕДО. Э… Что мне? Из ресторана принесли ужин!
ДОМЕНИКО. Это зачем? По-вашему, в доме нечего есть?
АЛЬФРЕДО (словно говоря: "Я здесь ни причем"). Эх… дон Думми! (Смотря по направлению к правой двери.) Входите!

Входят двое официантов из ресторана. Несут кастрюли и корзинку с ужином.
1-Й ОФИЦИАНТ (услужливо изгибаясь). Вот ужин. (Другому.) Ставь сюда.

2-й официант ставит на пол корзинку.
Синьор, цыпленок только один. Он большой, его хватит, чтобы накормить четырех человек. Все, что заказали, — высшего качества. (Хочет открыть кастрюлю.)
ДОМЕНИКО (раздраженный, останавливает официанта). Послушай-ка, знаешь, что ты теперь должен сделать. Уйти отсюда.
1-Й ОФИЦИАНТ. Слушаю, синьор. (Вынимает из корзины пирожное и кладет его на стол.) Синьорины любят такие пирожные. (Ставит бутылку вина.) А вот вино. (Слова официанта раздаются в мертвой тишине. Но он не хочет уходить; сбитый с толку, он произносил медоточивым голосом.) А… вы, повидимому, забыли?
ДОМЕНИКО. Что?
1-Й ОФИЦИАНТ. Ну как же? Вспомните, вы приходили сегодня заказывать ужин. Я спросил еще, нет ли у вас старых брюк. "Приходи сегодня вечером, — ответили вы. – И если что-то произойдет, о чем я думаю все время, так и быть, я подарю тебе свой новый костюм!"

Мрачная тишина. Пауза. Официант безхитростно, не зная сути дела, сожалеет.
Значит, ничего не произошло? (Ожидает ответа.)

Доменико молчит.
1-Й ОФИЦИАНТ. Значит, не произошло то, чего вы ожидали?
ДОМЕНИКО (угрожающе). Я сказал тебе – уходи!
1-Й ОФИЦИАНТ (удивленный тоном Доменико). Сейчас уйдем… (Смотрит снова на Доменико, затем печально). Уйдем отсюда, Карло, — значит ничего не произошло… Не везет мне! (Вздыхает.) До свидания. (Выходит вместе с товарищем в дверь направо.)
ФИЛУМЕНА (после паузы, саркастически, к Доменико). Ужинай! Почему же ты не ешь? Аппетит пропал?
ДОМЕНИКО (в затруднении, со злобой). Поужинаю! Придет время, буду есть и пить!
ФИЛУМЕНА (намекая на Диану). Ах да! Придет твоя дохлая девчонка.

Из передней входит Диана. Это красивая девушка двадцати двух лет, точнее, она старается казаться двадцатидвухлетней, на самом же деле ей двадцать семь. Она жеманно элегантна. На ее фигуре лежит печать снобизма. Смотрит на всех сверху вниз. Важно расхаживая, понемногу разговаривая со всеми, не обращаясь непосредственно ни к кому из присутствующих, что говорит о ее презрении ко всем. Поэтому она не замечает Филумену. Машинально кладет на стол пакеты с лекарствами. Берет со стула белый халат и надевает его.
ДИАНА. Сколько народу в аптеке, целая толпа!.. (Грубо, принимая тон хозяйки.) Розалия, приготовьте мне ванну. (Заметив розы на столе.) О, красные розы!.. Спасибо, Доменико. Какой нежный запах; даже слегка захотелось есть. (Взяв со стола коробку с ампулами.) Купила камфору и адреналин. Кислорода нет.

Доменико словно поражен молнией. Филумена стоит, не моргнув глазом, ждет. Розалия и Альфредо с трудом сдерживают улыбку.
(Садится к столу лицом к публике и зажигает сигарету.) Я думала, если... мой бог, я не хотела бы произнести это слово, но... если она умрет сегодня ночью, я уеду завтра рано утром. Можно уехать с приятельницей: у нее своя машина. В этом доме скучнее, чем где бы то ни было. А в Болонье есть чем заняться: столько накопилось дел. Вернусь через десять дней и зайду навестить вас, Доменико. (Намекая на Филумену.) Ну... а как она? Все еще в агонии? Священник пришел?
ФИЛУМЕНА (овладев собой, с наигранной любезностью, медленно подходит к Диане). Священник пришел...

Застигнутая врасплох, Диана встает и пятится назад.
И сразу же увидел, что агония у меня продолжается. (Хищно.) Снимите хламиду!
ДИАНА (не поняв). Как?
ФИЛУМЕНА. Хламиду снимите.
РОЗАЛИЯ (замечает, что Диана и на этот раз не поняла, и, чтобы предотвратить скандал, советует ей осторожно). Снимите это. (Двумя пальцами трясет на себе кофту.)

Диана, наконец, понимает, что Филумена имеет в виду медицинский халат, и с инстинктивным страхом снимает его с себя.
ФИЛУМЕНА (которая следит за движениями Дианы, не спуская глаз с ее спины). Положи туда...
РОЗАЛИЯ (предвидя, что Диана не поймет). Повесьте на стул.

Диана кладет халат на стул.
ФИЛУМЕНА (снова принимает любезный тон; намекая на священника). Он видел, как я умирала, и посоветовал дону Доменико перед моей смертью узаконить нашу связь.

Диана хочет снова напустить на себя важность, но не знает, как это сделать; берет со стола розу, делает вид, будто нюхает се.
(Ледяным тоном.) Положи розу!
РОЗАЛИЯ (поспешно). Положите розу обратно.

Диана, словно выполняя приказ командира, кладет розу на стол.
ФИЛУМЕНА (снова становится вежливой). И дон Доменико согласился, что это справедливо: "Она заслужила это. Двадцать пять лет эта несчастная со мной..." И есть еще много причин, которые мы вовсе не обязаны объяснять вам. Он (продолжая подразумевать священника) подошел к кровати, и мы обвенчались... Два свидетеля и благословение святого отца. Есть, наверное, браки, которые полезны для здоровья... То-то я сразу почувствовала себя лучше. Я спрыгнула с постели, переселение на тот свет не состоялось. Разумеется, где нет больных, там не нужны медицинские сестры... и прочие мерзости... (Указательным пальцем вытянутой правой руки наносит Диане несколько точных размеренных ударов по подбородку).

Диана резко и вместе с тем непроизвольно кивает головой, словно говоря — "нет".
...и непристойности... (Снова ударяет Диану.) в присутствии умирающей женщины... Ты же знала, что я умираю... Убирайся-ка отсюда ко всем чертям!

Диана беспомощно улыбается, словно хочет сказать: "Я ее не знаю".
Чтоб твоей ноги здесь не было! Ищите себе другой дом.
ДИАНА (продолжая улыбаться, пятится назад к двери). Хорошо.
ФИЛУМЕНА. А если захотите хорошо пожить, отправляйтесь туда, где была я... (Намекает на дом терпимости.)
ДИАНА. Куда?
ФИЛУМЕНА. Спросите у дона Доменико. Он посещал эти дома раньше, посещает и теперь. Идите.
ДИАНА (поникшая под жгучим взглядом Филумены, внезапно приходит в возбуждение). Спасибо (Отправляется к правой двери.)
ФИЛУМЕНА. Не за что. (Возвращается на свое место в левом углу.)
ДИАНА. Спокойной ночи. (Уходит.)
ДОМЕНИКО (который до этого момента был погружен в странное раздумье, Филумене). Как ты с ней обошлась?
ФИЛУМЕНА. Так, как она заслужила. (Делает презрительный жест.)
ДОМЕНИКО. Слушай, что я скажу... Ты ведьма... С тобой надо держать ухо востро... Теперь я хорошо тебя узнал. Ты, как моль. Как ядовитая моль, которая там, где садится, все губит. Ты произнесла фразу, которая не выходит у меня из головы: "Мне надо от тебя другое... и ты сделаешь это!" Не деньги, нет. Ты знаешь, что получишь их... (Разъяренный.) Что ты еще хочешь от меня? Что у тебя еще на уме? О чем ты думаешь? Почему молчишь? Ну, скажи!
ФИЛУМЕНА (просто). Думми, знаешь эту песенку? (Напевает мотив неаполитанской песни.)
Я приручаю красивого щегла.
Его многому надо научить...
РОЗАЛИЯ (поднимает глаза к небу). О Мадонна!
ДОМЕНИКО (подозрительно оглядываясь, робко Филумене). Что это значит?
ФИЛУМЕНА (решительно). Щегол — ты!
ДОМЕНИКО. Филумена, говори яснее... Перестань смеяться надо мной! Не своди меня с ума... Меня трясет, как в лихорадке, Филуме...
ФИЛУМЕНА (серьезно). Дети есть дети!
ДОМЕНИКО. Что ты хочешь этим сказать?
ФИЛУМЕНА. Они еще узнают, кто их мать... Узнают, что она ради них сделала... Они полюбят меня! (Воспламенившись.) Им не стыдно будет стоять рядом с другими людьми. Они не будут чувствовать себя униженными, когда им придется пойти в муниципалитет за каким-нибудь документом. Они должны знать, что такое семья, дом... Они соберутся на семейный совет, мои дети, решать важные дела... Они будут носить мою фамилию!
ДОМЕНИКО. Твою фамилию? Какую?
ФИЛУМЕНА. Ту, что ношу я... Мы же супруги Сориано!
ДОМЕНИКО (взбудоражен). Наконец я тебя понял! Мне хотелось услышать, что ты скажешь... о чем заговорят твои нечестивые уста. Мне надо было лишний раз в этом убедиться! Я вышвырну тебя пинком за дверь, размозжу тебе голову, как ядовитой змее, которая не дает спокойно жить честным людям. (Имеет в виду план Филумены.) Что? Что? В моем доме? Мою фамилию? Этим сыновьям?..
ФИЛУМЕНА (угрожающе, чтобы помешать ему произнести еще слово). Что? Чьим?
ДОМЕНИКО. Твоим!.. Если меня спросят, чьи это дети, я отвечу — твои! Но, когда мне зададут вопрос: "От кого?", — я ответить не смогу! Я не знаю этого! И ты сама не знаешь! Ты надеялась исправить ошибку, успокоить свою совесть и спасти себя от греха. Хочешь привести в дом каких-то трех чужих парней. Пока я жив, ноги их не будет в этом доме! (Торжественно.) Клянусь душой моего отца...
ФИЛУМЕНА (неожиданно, в искреннем порыве прерывает его, словно желая предостеречь несчастье, которое может произойти от необдуманного кощунства). Не клянись! Вспомни меня! Двадцать пять лет тому назад я поклялась и теперь прошу у тебя милостыни... Не клянись, ты не сможешь сдержать своего слова... Умрешь проклятым, если сам не придешь когда-нибудь просить у меня милостыню.
ДОМЕНИКО (под впечатлением слов Филумены, словно потеряв рассудок). Что ты еще придумала?.. Колдунья! Но я не боюсь тебя! Ты не запугаешь меня!
ФИЛУМЕНА (вызывающе). А зачем ты это говоришь?
ДОМЕНИКО. Замолчи! (К Альфредо, снимая пижаму.) Подай пиджак!

Альфредо молча проходит в "кабинет".
(Филумене.) Завтра чтобы я тебя больше не видел! Я приведу адвоката и разоблачу тебя. Я попал в ловушку, но у меня есть свидетели... Если и закон не признает моей правоты, я убью тебя! Сотру с лица земли, Филуме!
ФИЛУМЕНА (с иронией). А где же вы тогда поселите меня?
ДОМЕНИКО (выходит из себя). Там, где ты была.

Возвращается Альфредо. Доменико вырывает у него из рук пиджак, надевает его.
Завтра ты отправишься к моему адвокату, понял?

Альфредо кивает головой, что должно означать "да".
Мы еще поговорим, Филуме!
ФИЛУМЕНА. Что ж! Поговорим!
ДОМЕНИКО. Я покажу тебе, кто такой Доменико Сориано и из какого теста он сделан. (Уходит в глубь сцены.)
ФИЛУМЕНА (указывая на стол). Садись, Розали... наверное, и ты проголодалась! (Садится лицом к залу.)
ДОМЕНИКО. Будьте здоровы... Филумена из Неаполя!
ФИЛУМЕНА (напевает).
Я приручаю красивого щегла...
ДОМЕНИКО (в ответ на пение Филумены зло хохочет, словно намеренно стремясь оскорбить ее). Запомни этот смех... Филумена Мартурано!..

Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
На другой день. Декорация та же. Чтобы вымыть пол, служанка убрала все стулья: некоторые вынесены на террасу, другие перевернуты и лежат на столе. Часть стульев расставлена в "кабинете" Доменико. Края ковра, в центре которого стоит стол, загнуты. В комнату проникают лучи утреннего солнца.
Служанку зовут Лючия. Это симпатичная и здоровая девушка лет двадцати трех. Вот она закончила работу; выжимает в последний раз тряпку в ведро с грязной водой и отправляется на террасу, чтобы привести в порядок вещи. Входит усталый, сонный Альфредо.

АЛЬФРЕДО. Доброе утро, Лючи!
ЛЮЧИЯ (сердито жестикулируя, останавливает его). Не топчите ногами!
АЛЬФРЕДО (насмешливо). Нет, что вы, теперь буду ходить только на руках!
ЛЮЧИЯ. Совсем измучилась... наконец кончила уборку! (Показывает на не совсем высохший пол.) Это ваши следы?
АЛЬФРЕДО. Следы?.. Нет, что ты, я давно сижу! (Садится к столу.) Поняла, что означает—"сижу"? Просидел всю ночъ возле дона Доменико, не сомкнул глаз. Он пристроился у парапета памятника Караччоло. А на улице ведь ночью свежо... И почему всевышний именно меня заставил служить Доменико Сориано?.. Но я не жалуюсь. Он помогал мне в жизни... Были у нас и счастливые времена — жили душа в душу: он для меня, я для него! О господи, помоги ему прожить тысячу лет, но дай ему жизнь тихую и спокойную! Мне шестьдесят лет, и я не мальчишка, чтобы бодрствовать всю ночь, любуясь на него!.. Лючи, принеси чашку кофе.
ЛЮЧИЯ (расставила стулья; не обращая внимания на излияния Альфредо, с непосредственностью). А где его взять?
АЛЬФРЕДО (удивленно). Нет?
ЛЮЧИЯ. Ну да, кончилось. Оставалось только вчерашнее. Одну чашку выпила я, другую предложила донне Розалии, она отказалась, и я отнесла ее донне Филумене. Третью чашку берегу для дона Доменико, вдруг придет...
АЛЬФРЕДО (пристально смотрит на нее, с недоверием). Вдруг придет?
ЛЮЧИЯ. Ну, случайно зайдет. Донна Розалия ведь сегодня еще не варила.
АЛЬФРЕДО. А тебе трудно сварить?
ЛЮЧИЯ. А я умею?
АЛЬФРЕДО (пренебрежительно). И кофе-то сварить не можешь. А почему Розалия не приготовила?
ЛЮЧИЯ. Ушла рано. Сказала, что донна Филумена послала ее отправить три срочных письма.
АЛЬФРЕДО (подозрительно). Донна Филумена? Три письма?
ЛЮЧИЯ. Да три: раз, два и три.
АЛЬФРЕДО (ощущая сильную усталость). По дороге сюда я уже выпил глоток кофе. Вот что, Лючи... Подели пополам кофе, оставленное дону Доменико, и его часть долей водой, а?
ЛЮЧИЯ. А если он заметит?
АЛЬФРЕДО. Вряд ли он придет. Рычал, как зверь... А если и придет? Я старше его, и мне кофе нужнее. Кто его заставлял ночевать посреди улицы?
ЛЮЧИЯ. Ладно, сейчас разогрею и принесу. (Идет к левой двери.)

Справа входит Розалия.
(Останавливается и предупреждает Альфредо о ее приходе.) Донна Розалия! (Видя, что Альфредо молча смотрит на Розалию.) Да, зачем это я шла? А... сейчас принесу кофе.
АЛЬФРЕДО. Вот хорошо, что ты пришла, Розалия! Свари свежего кофе для дона Доменико. Хоть полчашки бы выпить!

Лючия уходит. Розалия делает вид, что не замечает Альфредо и, погруженная в свои мысли, идет в спальню донны Филумены. Альфредо, от которого не укрылось поведение Розалии, дает ей возможность дойти до порога спальни, а потом с иронией окликает ее.
Розали! Что с тобой?.. Язык проглотила?
РОЗАЛИЯ (безразлично). Не заметила тебя.
АЛЬФРЕДО. Не заметила? Может быть, я похож на цыпленка, усевшегося на стуле? (Закашлялся.)
РОЗАЛИЯ. А цыпленок-то кашляет... (Поддразнивая Альфредо, кашляет сама.)
АЛЬФРЕДО. Говоришь, кашляет? А ты рано сегодня вышла из дому?
РОЗАЛИЯ (загадочно). Еще бы!
АЛЬФРЕДО. Где была?
РОЗАЛИЯ. В церкви.
АЛЬФРЕДО (не веря). В церкви? А потом отправила три письма донны Филумены?..
РОЗАЛИЯ (захваченная врасплох). Знал, а спрашиваешь? Зачем?
АЛЬФРЕДО (делая вид, что ему безразлично). Так просто. А кому письма?
РОЗАЛИЯ. Я же тебе сказала: цыпленок-то простудился.
АЛЬФРЕДО (обиженно, он не понял, мрачно). При чем здесь моя простуда?
РОЗАЛИЯ. Тебе ничего нельзя доверить — все разболтаешь! И вообще ты—шпион!
АЛЬФРЕДО. Что? Когда я за тобой шпионил?
РОЗАЛИЯ. За мной нечего шпионить. Я чиста, как вода из родника. И дела мои известны... вот. (Речитативом, словно повторяла это десятки раз и знает на память.) Родилась в тысяча восемьсот семидесятом году. Посчитай, сколько мне лет. Из семьи бедных, но честных родителей. Моя мать София Тромбетта была прачкой. Отец мой Прокопио Солимене—кузнецом. Розалия Солимене — это я — и Венченцо Бальоре, который чинил зонтики и делал глиняные чаши, вступили в законный брак второго ноября тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года...
АЛЬФРЕДО. Ничего себе, ну и выбрали денек... Мертвых поминают, а они женятся...
РОЗАЛИЯ. С тобой забыли посоветоваться,
АЛЬФРЕДО (развеселившись). Все равно не послушались бы. (Поощряя ее.) Ну, а дальше?
РОЗАЛИЯ. После этого на свет появилось сразу трое детей. Акушерка, сообщив эту новость моему супругу — он месил глину, — увидела, как он нырнул головой в яму.
АЛЬФРЕДО. Захотелось освежиться?
РОЗАЛИЯ (с горечью повторяет последнюю фразу, чтобы, дать понять неуместность шутки). Нырнул в яму головой... внезапный обморок... смерть. Так и жила сиротой: ни отца, ни матери... ни мужа...
АЛЬФРЕДО. И везет же тебе на троицу.
РОЗАЛИЯ. ...с тремя малютками... Поселилась я в переулке Сан-Либорио, в подвале дома номер восемьдесят, торговала мухоловками, детскими гробиками и в праздники Пьереротта бумажными колпаками. Мухоловки сама мастерила, но денег едва хватало, чтобы прокормить моих деток. В переулке я и познакомилась с донной Филуменой — она еще девочкой играла с моими ребятишками. Так прошел двадцать один год, а дети мои попрежнему без работы. Ну и разъехались все. Один — в Австралию, два — в Америку... больше я о них ничего и не слышала. Осталась одна-одинешенька. Одна с мухоловками, гробиками и колпаками. Ну, хватит об этом, иначе сойду с ума! Если бы не донна Филумена — она взяла меня к себе, когда стала жить с доном Доменико, — пришлось бы мне стоять у церкви и просить милостыню! Спасибо и до свидания, кино кончилось.
АЛЬФРЕДО (смеется). Завтра новая программа! Но кому же ты отнесла три письма, нельзя ли узнать?
РОЗАЛИЯ. Мне доверили деликатное поручение, и я не могу его никому передоверить. Иначе оно станет всем известно.
АЛЬФРЕДО (разочарованно, зло). Ну и вредная ты! То-то тебя всю скрючило от злости. Уродина!
РОЗАЛИЯ (сдержанно). Я не собираюсь выходить замуж!
АЛЬФРЕДО (забыв обмен оскорблениями, привычным доверительным тоном). Пришей мне пуговицу. (Показывает куда пришить.)
РОЗАЛИЯ (направляясь в спальню, так же примирительно). Завтра, если будет время.
АЛЬФРЕДО. И тесемку на трусах.
РОЗАЛИЯ. Купишь тесьму — пришью. (У двери, ведущей в комнату Филумены.) Можно войти? (С достоинством выходит в дверь налево.)

Из глубины сцены выходит Лючия с чашкой. Слышен звонок у двери. Она ставит на стол чашку, возвращается в переднюю. Через минуту из глубины сцены в сопровождении Лючии входит бледный, заспанный Доменико.
ДОМЕНИКО (замечает чашку кофе на столе). Кофе?
ЛЮЧИЯ (бросив понимающий взгляд на Альфредо, который при появлении Доменико встал). Да, синьор.
ДОМЕНИКО. Дай-ка мне.

Лючия подает чашку Доменико.
(Залпом выпивает.) О, так хотелось хотя бы глоток кофе!
АЛЬФРЕДО (мрачно). Мне тоже.
ДОМЕНИКО (Лючии). Принеси и ему чашку. (Садится за стол, подперев голову руками, погруженный в тяжелые размышления.)

Лючия делает знаки Альфредо, стараясь дать ему понять, что оставшаяся половина кофе разбавлена водой.
АЛЬФРЕДО (потеряв терпение, в бешенстве). Все равно неси!

Лючия удаляется налево, вглубь сцены.
ДОМЕНИКО. Что случилось?
АЛЬФРЕДО (улыбается через силу). Говорит, что кофе остыло. Я сказал, чтобы все равно принесла.
ДОМЕНИКО. Подогреет и принесет. (Снова задумывается.) Был у адвоката?
АЛЬФРЕДО. А как же!
ДОМЕНИКО. Когда придет?
АЛЬФРЕДО. Как только освободится. В течение дня обязательно.

Возвращается Лючия с чашкой кофе. Подходит к Альфредо, подает ему чашку, иронически смотрит на него и, развеселившись, удаляется. Альфредо с вызовом начинает пить.
ДОМЕНИКО (все еще задумавшись, сочувствующе). Плохо?
АЛЬФРЕДО (думая, что Доменико имеет в виду кофе, покорно.) Я уже пил, дон Думми, больше не хочется. Когда буду на улице, снова выпью в баре.
ДОМЕНИКО (сбитый с толку). Что?
АЛЬФРЕДО (убежденно). Кофе!
ДОМЕНИКО. Какое мне дело до кофе, Альфре? Плохо, говорю... Я имею в виду, что адвокат объявит: ничего нельзя сделать...
АЛЬФРЕДО (выпив глоток кофе, сморщился от отвращения). Нет, просто невозможно... (Ставит чашку на один из столиков в глубине сцены.)
ДОМЕНИКО. Что ты понимаешь!
АЛЬФРЕДО (тоном знатока). Как? Да это же настоящая гадость!
ДОМЕНИКО. Верно, гадость! Именно так. Она поступила безобразно. Не могла сделать...
АЛЬФРЕДО. Дон Думми, а когда она умела хорошо делать?
ДОМЕНИКО. Я обращусь в суд, в апелляционный суд, наконец, в кассационный суд!
АЛЬФРЕДО (ошеломлен). Дон Думми, ради Мадонны! Из-за глотка кофе?
ДОМЕНИКО. Да что ты пристал с этим кофе? Я говорю о своем деле!
АЛЬФРЕДО (еще не совсем поняв, неопределенно). Ну да... (До него доходит смысл смешного совпадения.) Ха... ха-ха... (Потом, испугавшись гнева дона Доменико, с готовностью разделяет угнетенное душевное состояние своего хозяина.) Черт возьми, плохо...
ДОМЕНИКО (от которого не укрылась душевная метаморфоза собеседника, смягчается и покорно воспринимает непонимание Альфредо). Зачем я советуюсь с тобой о делах? О чем можно с тобой говорить? Только о прошлом... Разве можно говорить с тобой о настоящем?.. (Смотрит на него, словно впервые увидел. В голосе появляются ноты утешения.) Альфредо Аморозо, до чего ты дошел! Щеки обвисли, волосы побелели, глаза тусклые, почти старик, впавший в детство...
АЛЬФРЕДО (выслушивает все, даже не осмеливается возражать хозяину, словно покоряясь какой-то неизбежности). Черт возьми!
ДОМЕНИКО (вспоминая, что и сам уже не молод). Годы идут, время бежит для всех одинаково... Ты помнишь Мими Сориано, дона Мими, ты не забыл его, а?
АЛЬФРЕДО (задумывается, кажется заинтересованным). Нет, синьор, разве дон Думми умер?
ДОМЕНИКО (с горечью). Умер, именно умер. Дон Мими Сориано не существует!
АЛЬФРЕДО (на лету схватывает суть дела). А... вы имеете в виду... дона Мими... (Серьезно.) Но... черт возьми!
ДОМЕНИКО (словно вновь видит себя молодым). Черные усы! Стройный, как тростник! Ночь превращал в ясный день... Разве я давал кому-нибудь спать?
АЛЬФРЕДО (зевая). Вы это обо мне?
ДОМЕНИКО. Ты помнишь ту девчонку с Капемонте? Прелесть девчонка: какое имя — Джезуммина! "Убежим", — шептала она. Как сейчас слышу ее голос. А жена ветеринара?
АЛЬФРЕДО. Да... Но зачем вы мне о ней напоминаете? У нее жила свояченица, которая работала в парикмахерской. Начал было я ухаживать, да не сошлись характерами...
ДОМЕНИКО. Когда идешь с девчонкой в парк, надо сразу бросаться в атаку. Протоптал я туда свою тропинку...
АЛЬФРЕДО. Вы были красавец хоть куда!
ДОМЕНИКО. Одевался только в серое и коричневое. Мои излюбленные цвета. На голове цилиндр, в руках хлыст... Лучшие кони — мои. Помнишь "Серебряные очи"?
АЛЬФРЕДО. Еще бы не помнить!.. Черт возьми! "Серебряные очи", пегой масти?.. (С грустью.) Великолепная лошадь! Круп у нее, словно полная луна! Я был влюблен в эту лошадь! Наверное, поэтому и разошелся с парикмахершей. И когда вы продали ее, Альфредо Аморозо очень страдал...
ДОМЕНИКО (погружаясь в воспоминания). Париж, Лондон... скачки... Я чувствовал себя хозяином вселенной! Делал все, что хотел: для меня не существовало никаких правил, никаких законов. (Горячо.) Никогда никто, даже сам господь бог не мог выбить у меня из-под ног землю. Я был хозяином гор, морей, моей собственной жизни... А теперь? Я конченный человек: у меня нет воли, нет энергии! Я что-то делаю только затем, чтобы убедить себя самого, что это неправда, что я еще сильный, могу побеждать людей, жизнь, смерть... Но все это ложь. Однако в моих устах она звучит так убедительно, что я сам начинаю верить... Рано еще сдаваться... Надо бороться! (Решительно.) Я должен бороться! Не согнулся еще Доменико Сориано. Нет... (Вновь обретает свой решительный тон.) Ну, что нового? Ты ничего не узнал?
АЛЬФРЕДО (тихо). "Ничего не узнал"? Здесь со мной играют в молчанку. Донна Филумена — все это знают — не переносит меня. Хотел было узнать, куда ходила Розалия... Если верить Лючии, она относила три срочных письма донны Филумены.
ДОМЕНИКО (медленно размышляя; уверен в своих, предположениях). Кому?

Альфредо пытается что-то ответить, но видит выходящую из левой двери Филумену. Ее сопровождает Розалия с простынями в руке.
ФИЛУМЕНА (ее домашнее платье несколько в беспорядке; она делает вид, что никого не замечает; кричит по направлению к коридору). Лючия! (Розалии.) Дай мне ключи!
РОЗАЛИЯ (протягивает ключи). Вот!
ФИЛУМЕНА (кладет в карман; нетерпеливо, имея в виду Лючию). Где она пропадает? (Зовет ее более решительным тоном.) Лючи!

Слева из глубины сцены выходит озабоченная Лючия.
ЛЮЧИЯ. Что случилось, синьора?
ФИЛУМЕНА (резко). Возьми эти простыни!

Розалия отдает Лючии белье.
В столовой рядом с кабинетом стоит оттоманка, постели там.
ЛЮЧИЯ (несколько удивлена). Хорошо. (Собирается уходить.)
ФИЛУМЕНА (останавливая ее). Постой. Мне понадобится твоя комната.

У Лючии мгновенно портится настроение.
Это чистые простыни. Их надо застелить. А ты будешь спать в кухне.
ЛЮЧИЯ (недовольно). Хорошо. А мои вещи? Вещи тоже перенести?
ФИЛУМЕНА. Я сказала, что мне понадобится твоя комната.
ЛЮЧИЯ (немного повышая голос). А куда я сложу мои вещи?
ФИЛУМЕНА. В шкаф в коридоре.
ЛЮЧИЯ. Хорошо. (Выходит в дверь налево.)
ФИЛУМЕНА (делая вид, что только сейчас заметила Доменико). Ты здесь?
ДОМЕНИКО. Да, ночевал на голой земле... (Холодно.) Можно спросить, что означают эти переселения в моем доме?
ФИЛУМЕНА. Почему же нет? Какие могут быть секреты между мужем и женой? Мне нужны еще две спальни.
ДОМЕНИКО. Для кого?
ФИЛУМЕНА (категорически). Для моих детей. Их трое, но один женился. У него четверо детей, поэтому он будет жить у себя.
ДОМЕНИКО. Ах, вот оно что! Ну хорошо. Может быть, здесь поселятся и внучата?.. (Вызывающе.) Как же будет называться весь этот выводок, который ты вскормила?
ФИЛУМЕНА (уверенная в себе). Сейчас они носят мою фамилию... Твою будут носить позже.
ДОМЕНИКО. Без моего согласия, думаю, это не удастся!
ФИЛУМЕНА. Ты согласишься, Думми. Ты дашь свое согласие! (Выходит в левую дверь.)
РОЗАЛИЯ (к Доменико, с показным уважением). Разрешите... (Следует за Филуменой.)
ДОМЕНИКО (не выдерживает и кричит вслед Филумене, намекая на сыновей). Я выгоню их! Поняла? Выгоню!
ФИЛУМЕНА (из комнаты, с иронией). Закрой дверь, Розали!

Перед Доменико захлопывается дверь. Входит Лючия.
ЛЮЧИЯ (осторожно, к Доменико). Синьор, на улице вас ожидают синьорина Диана и с ней какой-то незнакомый синьор.
ДОМЕНИКО (заинтересованно). Проси.
ЛЮЧИЯ. Я уже приглашала. Они отказываются. Пусть выйдет сам синьор, говорят. Боятся донны Филумены.
ДОМЕНИКО (в отчаянии). Полюбуйтесь-ка, о господи! Я впустил в дом бандитку! (Лючии.) Скажи, пусть войдут — я здесь.

Лючия уходит.
АЛЬФРЕДО. Если она увидит эту... (Сопровождая слова жестом, означающим: "она ей задаст".) изобьет...
ДОМЕНИКО (желая предупредить скандал, кричит так, чтобы его услышали за закрытой дверью спальни). Изобьет ее, Альфре? Поговорим-ка серьезно. Я здесь—хозяин! Она—ничто! Сейчас вы все в этом убедитесь!

Возвращается Лючия.
ЛЮЧИЯ. Синьор, она не хочет входить... Говорит, что не отвечает за свои нервы.
ДОМЕНИКО. А кто с ней?
ЛЮЧИЯ. Какой-то синьор. Она называет его адвокатом. (Доверительно.) Мне кажется, и он боится.
ДОМЕНИКО. Как? Нас трое мужчин...
АЛЬФРЕДО (искренне). Я не в счет... За утро измотался так, что трех грошей не стою! (Решительно.) Вы сами поговорите. А я пойду на кухню, умоюсь. Если понадоблюсь, позовите... (Не ожидая ответа, уходит налево.)
ЛЮЧИЯ. Синьор, что я должна делать?
ДОМЕНИКО. Я сам пойду!

Лючия уходит налево. Доменико удаляется в глубь сцены направо и сразу возвращается с Дианой и адвокатом Ночелла.
Даже в шутку не говорите этого! Это мой дом.
ДИАНА (останавливается на пороге, спиной к адвокату, охваченная явным волнением). Нет, дорогой Доменико, после вчерашней сцены я вовсе не желаю очутиться лицом к лицу с этой женщиной.
ДОМЕНИКО (успокаивая ее). Но я вас прошу, Диана, вы меня обижаете. Входите, не бойтесь.
ДИАНА. Бояться? Я? Я даже во сне никого не боюсь! Но я не хочу скандала.
ДОМЕНИКО. Не волнуйтесь. Я с вами.
ДИАНА. Вы и вчера вечером были со мной.
ДОМЕНИКО. Да, но все произошло так неожиданно... Я уверяю, вам нечего бояться. Входите, адвокат, садитесь.
ДИАНА (сделав несколько шагов). Где она?
ДОМЕНИКО. Я повторяю: не беспокойтесь. Устраивайтесь. Садитесь. (Придвигает стул.)

Усаживаются втроем вокруг стола: Ночелла посередине, Доменико справа, Диана слева. Она не спускает глаз с двери, ведущей в спальню.
Ночелла, человек лет сорока, обыкновенный, ничем не примечательный. В его одежде заметна некоторая элегантность. В голосе равнодушие. Его привела сюда Диана, чтобы поговорить о деле Сориано.
Итак?
НОЧЕЛЛА. Я живу в пансионе, где остановилась синьорина. Мы недавно познакомились.
ДИАНА. Адвокат может подтвердить, кто я и какой веду образ жизни.
НОЧЕЛЛА (не желая вмешиваться). Мы познакомились вечером за ужином. Я в пансионе бываю редко... Знаете, суд, клиенты... Обычно меня не интересуют жильцы...
ДИАНА (испуганно посмотрев еще раз на дверь спальни Филумены, откуда та может появиться в любую минуту). Простите, Доменико... Я лучше сяду на ваше место. Это вас не затруднит?..
ДОМЕНИКО. Вы боитесь, как бы она... Что ж, пожалуйста...

Меняются местами.
ДИАНА (возобновляя прерванный разговор, начатый Ночелла). И именно вчера за ужином я рассказывала ему о вас с Филуменой.
НОЧЕЛЛА. Да-да... мы долго смеялись...

Доменико многозначительно смотрит на Диану.
ДИАНА. О нет, нет! Я совсем не смеялась.

Ночелла понимающе смотрит на нее.
ДОМЕНИКО. Синьорина была здесь, и поэтому я просил ее выдать себя за медицинскую сестру... Притвориться...
ДИАНА. Притвориться? Я и во сне не притворяюсь! Я в самом деле медицинская сестра: у меня есть диплом! Разве я вам об этом никогда не говорила, Доменико?
ДОМЕНИКО (удивленно). Нет, не говорили.
ДИАНА. Да, действительно, почему я должна была говорить вам это?.. (Продолжая прерванный разговор.) Так вот. Я описала ваше душевное состояние и боязнь остаться связанным на всю жизнь с нелюбимой женщиной. Адвокат убедительно объяснил мне, что...

Звонок.
ДОМЕНИКО (озабоченно). Извините, кто-то звонит. Не лучше ли пройти в кабинет?

Лючия пересекает сцену и идет открывать дверь.
ДИАНА (вставая). Да, это лучше.

Ночелла также встает.
ДОМЕНИКО (показывая на "кабинет"). Пожалуйста...
НОЧЕЛЛА. Благодарю. (Проходит.)
ДОМЕНИКО. Есть новости?
ДИАНА (Доменико, интимно). Послушай...

Доменико теряет терпение.
Ты бледен... (Ласково гладит Доменико по щеке и проходит в "кабинет".)

Доменико торопливо следует за ней. Возвращается Лючия, с ней Умберто — высокий, хорошо сложенный юноша. Одет скромно, но с достоинством. Его манера говорить, быстрый, наблюдательный взгляд производят хорошее впечатление.
ЛЮЧИЯ. Пожалуйста.
УМБЕРТО. Благодарю вас.
ЛЮЧИЯ. Если желаете, присядьте.. не знаю, сразу ли выйдет донна Филумена.
УМБЕРТО. Благодарю вас, я охотно присяду. (Садится слева, рядом с террасой. Начинает писать что-то в тетради, которую принес с собой.)

Лючия идет влево, но, услышав звонок у входной двери, возвращается и выходит в правую дверь. После короткой паузы появляется вместе с Риккардо. Это подвижной симпатичный юноша, элегантно одетый.
ЛЮЧИЯ. Входите.
РИККАРДО (смотря на свои ручные часы). Девушка, одну минутку...

Лючия идет к двери.
(Украдкой поглядывает на нее и с извинением останавливает.) Послушайте...

Лючия подходит к нему.
Сколько времени еще ждать?
ЛЮЧИЯ. Полтора года.
РИККАРДО (галантно, вежливо). А знаешь, ты прелестна, голубка.
ЛЮЧИЯ (со вздохом). Не заплесневеть бы от времени...
РИККАРДО. Заходи ко мне в магазин...
ЛЮЧИЯ. У вас магазин?
РИККАРДО. Улица Кьяйя, дом семьдесят четыре, за воротами... Подарю тебе блузку.
ЛЮЧИЯ. Правда? Вы же торгуете мужским бельем! Оставьте-ка меня в покое!
РИККАРДО. Я служу как мужчинам, так и женщинам... На мужчин я надеваю белье, а с женщин, вот с таких, как ты... я его снимаю! (Хочет обнять девушку.)
ЛЮЧИЯ (обиженная, вырывается). Ну-ну! (Ей удается освободиться.) Вы свихнулись? За кого вы меня принимаете? Вот скажу синьоре. (Кивая на Умберто, который безучастно наблюдал всю эту сцену.) Обнимете-ка лучше его...

Звонок. Лючия уходит.
РИККАРДО (смотря на Умберто, развеселившись). Действительно, сидит... А я и не заметил.

Возвращается Лючия.
ЛЮЧИЯ (овладев собой). Вы, вероятно, не встречали порядочных девушек, которые умеют себя блюсти...
РИККАРДО (вкрадчиво). Придешь в магазин?
ЛЮЧИЯ (сдержанно). Дом семьдесят четыре? (Смотрит с восхищением на юношу, улыбается.)
РИККАРДО (кивает, словно говоря: "Буду ждать"). На Кьяйя...
ЛЮЧИЯ. Гм... может, приду! (Метнув последнюю понимающую улыбку, выходит в правую дверь.)
РИККАРДО (ходит некоторое время по комнате, смотрит на Умберто и, заметив его пристальный взгляд, чувствует потребность оправдаться в своем поведении по отношению к Лючии). Она славная.
УМБЕРТО. А мне-то что!
РИККАРДО (слегка удивленный). Это почему же? Вы что, священник?

Умберто не отвечает, продолжает писать.
Лючия из глубины сцены вводит Микеле. Он в спецодежде синего цвета, в руках сумка с инструментами. Двигается просто. Это молодой человек хорошего здоровья, цветущий, слегка располневший. Характер у него простой и веселый.
ЛЮЧИЯ. Входите, Мике, вот сюда.
МИКЕЛЕ (снимает берет). Что случилось, Лючи? Опять в ванной течет? Я ведь запаял...
ЛЮЧИЯ. Нет, все в порядке.
МИКЕЛЕ. Где же протекает?
ЛЮЧИЯ. Нигде не протекает. Подождите, я позову донну Филумену. (Уходит налево.)
МИКЕЛЕ. Пожалуйста. (С уважением пожимает руку Риккардо.)

Риккардо отвечает на приветствие легким кивком головы.
МИКЕЛЕ. Я владелец мастерской... (Достает из кармана окурок.) Спички есть?
РИККАРДО (гордо). Не имею.
МИКЕЛЕ. Не курите? (Пауза.) Вы их родственник?
РИККАРДО. А вы судебный следователь?
МИКЕЛЕ. Как это?
РИККАРДО. Вы обладаете даром слова, я — нет.
МИКЕЛЕ. Да, но вежливостью, хоть и в небольшой дозе, вы должны обладать. Ведь вы не Иисус Христос, которому все прощается.
УМБЕРТО (вмешиваясь в разговор). Какой там Иисус Христос... просто невежа.
РИККАРДО. Как вы сказали?
УМБЕРТО. Извините. Вы вошли сюда и сразу повисли на шее у служанки, забыв, что это чужой дом. Увидели меня — никакого внимания... А теперь начинаете издеваться над этим человеком.
РИККАРДО (оправившись, к Умберто). Что ж, по-вашему, я издеваюсь?.. Побойтесь бога.
МИКЕЛЕ. Я пришел сюда по делу... (К Риккардо.) Ваше счастье, что мы в чужом доме...
РИККАРДО. А не кажется ли тебе, что ты уже надоел мне? Я сейчас тебя вздую, несмотря на то, что мы в чужом доме.
МИКЕЛЕ (бледнеет от гнева; бросает на пол сумку с инструментами и с угрожающим видом медленно идет к Риккардо). Покажи, как это делают.
РИККАРДО (идет ему навстречу, внешне спокоен). Хорошо... Думаешь, я испугался?

Умберто подходит к ним, готовый вмешаться и предупредить драку.
МИКЕЛЕ (в бешенстве). Ты, ты... (Пытается ударить Риккардо, но Умберто отводит удар. К Умберто.) Отойди ты...

Начинается драка между Микеле и Риккардо, в которую вмешивается Умберто. Они дерутся руками и ногами, но не всегда попадают в цель. Трое молодых людей все более ожесточаются, бормоча сквозь зубы слова гнева и обиды. Слева входит Филумена, за ней Розалия.
ФИЛУМЕНА (решительно). Что здесь такое?

Розалия останавливается позади Филумены. Трое молодых людей, услышав голос Филумены, прекращают драку, принимая равнодушный вид.
Что вы себе позволяете? Вы где, на улице?
УМБЕРТО (дотронувшись до ушибленного носа). Я разнимал.
РИККАРДО. Я тоже.
МИКЕЛЕ. И я.
ФИЛУМЕНА. А кто же дрался?
ВСЕ ТРОЕ (в один голос). Я не...
ФИЛУМЕНА (укоряюще). Безобразие! Друг против друга! (Пауза.) Так вот что, ребята... (Медлит, прежде чем продолжать.) Как идут дела?
МИКЕЛЕ. Благодарим бога!
ФИЛУМЕНА (к Микеле.) Дети здоровы?
МИКЕЛЕ. Здоровы. На прошлой недели у среднего была небольшая температура. Сейчас здоров. Съел тайком от матери два кило винограду. Меня дома не было. Живот надулся, как барабан. Вы же знаете, четверо детей... то один, то другой, всегда что-нибудь да случится. К счастью, все четверо любят касторку. Когда у одного понос, остальные трое сидят дома: плач, визг... Не перестают хныкать, пока всем не дашь касторки. Тогда выстраиваются в ряд с горшками... Дети...
УМБЕРТО. Синьора, я получил ваше письмо. Ваше имя, извините, мне ничего не говорит. К счастью, на конверте был адрес, и я вспомнил, что именно вас встречаю почти каждый вечер, когда иду в редакцию. А однажды даже имел удовольствие проводить вас по этому самому адресу. Вам трудно было идти: кажется, у вас болела нога. Таким образом, я восстановил в памяти...
ФИЛУМЕНА. Ну да, у меня болела нога.
РИККАРДО (более откровенно). В чем же дело?
ФИЛУМЕНА (К Риккардо). Магазин в порядке?
РИККАРДО. А почему же нет? Конечно, если бы все мои покупатели были такими, как вы, магазин пришлось бы закрыть через месяц. Когда вы заходите, у меня сразу портится настроение. Все товары перевернете: это не то, то не это... поневоле призадумаешься... После вас хоть рабочих зови, чтобы привести все в порядок.
ФИЛУМЕНА (по-матерински). Хорошо, больше у тебя не будет неприятностей из-за меня.
РИККАРДО. При чем здесь неприятности? Вы покупатель. Но у меня рубашка становится мокрой от пота, пока я наконец наведу после вас порядок.
ФИЛУМЕНА (почти весело). Ну так вот! Я вызвала вас по серьезному делу. Может быть, пройдем сюда? (Указывает на первую комнату налево.) Там поспокойнее.

Из "кабинета" в сопровождении адвоката Ночелла выходит Доменико, как обычно уверенный в себе.
ДОМЕНИКО (добродушно, но энергично, Филумене). Послушай, не надо все усложнять снова!.. (Адвокату.) Я хотя не адвокат, но знал это еще до вас. Все и так было ясно.

Филумена с сомнением смотрит на него.
Итак, вот адвокат Ночелла. Он тебе все разъяснит. (Молодым людям.) Синьора допустила ошибку, она напрасно вас потревожила. Просим прощения и... если хотите идти...
ФИЛУМЕНА (останавливая молодых людей, которые уже было направились к двери). Одну минуту... Я не ошиблась... Это я их позвала. При чем здесь ты?
ДОМЕНИКО (вызывающе). Будем говорить при всех?
ФИЛУМЕНА (поняла, что произошло нечто серьезное, изменившее ход событий; спокойный тон Доменико подтвердил ее догадку. Молодым, людям.) Извините, я вернусь через пять минут. Может быть, вы подождете на террасе?..

Умберто и Микеле несколько нерешительно направляются на террасу.
РИККАРДО (посмотрев на часы). Послушайте! Мне кажется, что я злоупотребляю чужим гостеприимством! У меня дела...
ФИЛУМЕНА. Я же сказала тебе, что нужно серьезно поговорить. (Теряя спокойствие, обращается с ним, как с мальчишкой, не допуская возражений.) Иди на террасу. Другие ждут, и ты обождешь!
РИККАРДО (обескуражен решительным тоном Филумены). Хорошо! (Нехотя идет за остальными.)
ФИЛУМЕНА (Розалии). Подай им кофе.
РОЗАЛИЯ. Сию секунду. (Молодым людям.) Идите, идите. Обождите там. (Показывает на террасу). А я принесу вам по чашке чудесного кофе! (Уходит налево, в то время как молодые люди переходят на террасу.)
ФИЛУМЕНА (к Доменико). Ну, так в чем дело?
ДОМЕНИКО (безразлично). Здесь адвокат, вот он... Поговори с ним.
ФИЛУМЕНА (теряя терпение). Я с законами дружбу не веду. Но это не важно, в чем дело?
НОЧЕЛЛА. Вот что, синьора... Но я повторяю, что я здесь ни при чем.
ФИЛУМЕНА. Зачем же вы тогда пришли сюда?
НОЧЕЛЛА. Вот-вот, я ни при чем в том смысле, что живущий в этом доме синьор не является моим клиентом. Он и не приглашал меня.
ФИЛУМЕНА. Как же вы здесь очутились?
НОЧЕЛЛА. Нет, вы...
ФИЛУМЕНА. Вас притащили сюда?
НОЧЕЛЛА. Нет, синьора, Я никому не позволил бы меня сюда привести.
ДОМЕНИКО (Филумене). Ты хочешь, чтобы он сказал, кто его пригласил?
НОЧЕЛЛА. Об этом деле мне рассказала синьорина... (Оглядывается и, не видя Дианы, смотрит по направлению к "кабинету".) Где же она?
ДОМЕНИКО (стремится вернуться к существу дела, нетерпеливо). Адвокат, я... она... не важно, кто рассказал... Какое это имеет значение? Переходите к делу.
ФИЛУМЕНА (имея в виду Диану, с ожесточенным сарказмом, но вопросительно). Где же она там? Не хватает смелости показаться? Продолжайте, адвокат.
НОЧЕЛЛА. Дело, о котором мне рассказал синьор... синьорина... совершившийся факт... таким образом... подходит под статью сто первую. Я выписал ее. (Достает из кармана лист бумаги, показывает.) Статья сто первая "Совершение бракосочетания в момент, когда одна из сторон находится при смерти" гласит: "В случае близкой опасности для жизни одной из сторон"... и так далее... перечисляются все случаи. Но смерть не наступила. Опасность же для вашей жизни, по словам синьора, была фикцией.
ДОМЕНИКО (поспешно). У меня есть свидетели: Альфредо, Лючия, привратник, Розалия...
ФИЛУМЕНА. Медицинская сестра...
ДОМЕНИКО. Да, медицинская сестра. Все знают! Как только падре ушел, она (показывает на Филумену) вскочила с постели и заявила: "Думми, мы теперь—муж и жена!"
НОЧЕЛЛА (Филумене). В таком случае более подходит статья сто двадцать вторая "Насилие и обман". (Читает.) "Брак может быть расторгнут тем из супругов, чье согласие было получено в результате насилия или обмана". Поскольку согласие на бракосочетание было получено при подобных обстоятельствах, на основании статьи сто двадцать второй брак считается недействительным.
ФИЛУМЕНА (откровенно). Ничего не поняла!
ДОМЕНИКО (убежденный, что правильно толкует статью кодекса, и желая окончательно нанести поражение Филумене). Я женился на тебе потому, что ты должна была умереть.
НОЧЕЛЛА. Нет, не так. Бракосочетание не может быть оговорено никакими условиями. Имеется статья... я сейчас не помню параграф... Одним словом, там говорится: "Если одна из сторон возражает против вступления в брак или выдвигает предварительные условия, то ни мэр, ни священник не имеют права совершать бракосочетание".
ДОМЕНИКО. Вы сказали, что опасности для жизни не было...
ФИЛУМЕНА (грубо). Замолчи, ты сам ничего не понял. Адвокат, объясните-ка попроще.
НОЧЕЛЛА (протягивая бумагу Филумене). Вот статья из кодекса. Прочтите сами.
ФИЛУМЕНА (рвет, даже не прочитав). Я не умею читать, и никаких бумаг мне не надо!
НОЧЕЛЛА (обиженно). Синьора, поскольку вы не были при смерти, брак расторгается, он недействителен.
ФИЛУМЕНА. А священник?
НОЧЕЛЛА. Он скажет то же самое. Больше того, он заявит, что вы оскорбили священное таинство брака. Нет, брак недействителен.
ФИЛУМЕНА (бледнеет). Недействителен? Я должна была умереть?
НОЧЕЛЛА (поспешно). Вот именно…
ФИЛУМЕНА. Если бы я умерла...
НОЧЕЛЛА. Тогда брак считался бы действительным.
ФИЛУМЕНА (показывая на Доменико, который остается безучастным.) А он мог жениться снова, даже имея детей?..
НОЧЕЛЛА. Увы, да, но только в положении вдовца. И эта другая женщина, вероятно, вышла бы замуж за вдовца покойной синьоры Сориано.
ДОМЕНИКО (имея в виду Филумену). Она стала бы синьорой Сориано?.. Покойница!
ФИЛУМЕНА (с иронией, но горько). Приятное утешение! Я потратила всю свою жизнь, чтобы создать семью, а закон мне этого не позволяет! И это справедливость?
НОЧЕЛЛА. Но вы не можете рассчитывать на поддержку закона. Закон не может стать вашим соучастником в преступлении, которое совершается по отношению к третьему лицу. Доменико Сориано не имел намерения вступить с вами в брак.
ДОМЕНИКО. Ты должна понять это. Если сомневаешься, спроси адвоката, которому доверяешь.
ФИЛУМЕНА. Не надо, я верю. Но не потому, что ты это говоришь. Ты ведь больше всех заинтересован... Я верю адвокату, которого вижу в первый раз... Взгляни на себя. Думаешь, я плохо тебя знаю? Ты опять смотришь хозяином. Успокоился... Если бы все это было ложью, вряд ли бы ты смотрел мне в глаза — уткнулся бы в землю. Лгать ты никогда не умел. Это правда.
ДОМЕНИКО. Продолжайте, адвокат.
НОЧЕЛЛА. Если вы мне доверите это дело...
ФИЛУМЕНА (на мгновение задумывается; голос ее изменился, она волнуется, вскипает; к Доменико). Так знай! Ты мне тоже не нужен! (К Ночелла.) Продолжайте, адвокат. Да, неправда, что я была при смерти. Мне захотелось сыграть шутку! Я хотела украсть у него фамилию! Я не знаю ваших законов, но у меня есть свой. Этот закон велит смеяться, а не плакать! (Кричит по направлению к террасе). Идите все сюда!
ДОМЕНИКО (примирительно). Хочешь сразу со всем покончить?
ФИЛУМЕНА (разъяренно). Помолчи!

Снова появляются три молодых человека. Им немного не по себе. Делают несколько шагов вперед по комнате. Из глубины одновременно выходит Розалия с подносом, на котором стоят три чашки кофе. Она понимает деликатность минуты и, молча поставив поднос на столик, подходит к Филумене.
(Сыновьям, откровенно.) Дети, вы уже взрослые люди! Выслушайте меня! (Показывает на Доменико и Ночелла.) В этом мире законов и прав живут люди... В этом мире защищаются бумагой и чернилами. Здесь живут Доменико Сориано и адвокат. Здесь же живу и я (показывает на себя). Филумена Мартурано, которая не умеет плакать, женщина, у которой свои законы. Доменико Сориано всегда твердил мне: "Видел ли кто-нибудь хоть раз слезы в этих глазах?" Нет у меня слез... смотрите! (С иронией.) Разве нищая имеет право на слезы? (Устремив глаза на молодых людей.) Вы же — мои сыновья!
ДОМЕНИКО. Филуме!
ФИЛУМЕНА (решительно). Кто ты такой, чтобы запретить сказать моим детям, что они моя плоть, моя кровь? (К Ночелла.) Адвокат, ваш закон разрешает это или нет?.. (Более угрожающе, чем взволнованно.) Вы — мои дети! Филумена Мартурано все сказала. Вы молоды, сумейте же понять все, что здесь обо мне говорили.

Все трое стоят, словно каменные, Умберто бледен, Риккардо опустил глаза, словно от стыда, Микеле растроган и удивлен, на его лице волнение.
Не буду говорить, как я сейчас живу, но расскажу всем, как жила до семнадцати лет. (Пауза.) Адвокат, известны вам трущобы... (отчеканивая) эти подвалы... на Сан-Джованьелло, на Верджине, Фурчелле, виа Трибунале, Паллунетто? Мрачные, полные копоти, набитые битком людьми. Летом там нечем дышать от жары, а зимой зубы стучат от холода... Даже в полдень туда не проникает дневной свет... Сколько народу ютится там! Дышать нечем, но все же лучше духота, чем холод. Вот в одном из таких подвалов в переулке Сан-Либорио я и жила вместе с семьей. Сколько нас там было? Целая толпа! Что было с моей семьей, что с ней потом стало, я не знаю... И не хочу знать. Не помню!.. Друг на друга не смотрят. Эти просящие глаза, постоянные драки... Ложились спать, не говорили "доброй ночи!" А просыпаясь, никто не говорил друг другу "доброе утро!" Помню только одно ласковое слово, которое сказал мне отец... Вспоминаю об этом теперь, и меня охватывает дрожь... Мне было тринадцать лет. "Ты растешь, — сказал он, — и живешь здесь не только для того, чтобы есть". А духота какая!.. Ночью закрывали дверь, и нечем было дышать... Вечером садились за стол... Одна большая тарелка и куча вилок. Может быть, мне казалось, но каждый раз, когда я брала на вилку кусок, я чувствовала на себе взгляд. Будто я воровала!.. Мне исполнилось семнадцать... Я смотрела на проходивших девушек — на них были красивые платья, туфли... Они шли под руку с женихами. Однажды вечером я встретила подругу, она жила рядом с нами, но хорошо одевалась... Тогда я думала, что в этом — самое большое счастье... Я говорила себе: "Та-ка-я... та-ка-я... та-ка-я...". Я не спала всю ночь... А духота... духота... И я познакомилась с тобой!

Доменико вздрагивает.
Там, ты помнишь?.. Тот "дом" казался мне королевским дворцом... Ночью возвращалась в переулок Сан-Либорио, и сердце бешено стучало. Я думала: "Теперь никто не посмотрит на меня, выгонят из дому!" Но никто ничего не сказал; наоборот, кто-то подвинул стул, кто-то произнес ласковое слово... На меня смотрели, как на человека выше их, с уважением... Только у мамы, когда она поздоровалась, я заметила в глазах слезы... Больше я домой не возвращалась! (Почти кричит.) Я не убила моих детей! Семья... моя семья! Двадцать пять лет я думаю только о семье! (Сыновьям.) Я вырастила вас, сделала вас людьми, обкрадывала его... (показывает на Доменико) чтобы воспитать вас.
МИКЕЛЕ (взволнованный, подходит к матери). Все хорошо, хватит уже! (Все сильнее волнуется.) Ты сделала больше, чем могла.
УМБЕРТО (подходит к матери, серьезно). Хотелось бы сказать многое, но сейчас мне трудно говорить. Я напишу вам письмо.
ФИЛУМЕНА. Я не умею читать.
УМБЕРТО. Я сам прочту его вам.

Пауза.
ФИЛУМЕНА (смотрит на Риккардо, ожидая, что тот подойдет к ней, но он, не сказав ни слова, уходит). А, ушел...
УМБЕРТО (понимающе). Характер! Не понял. Завтра я зайду к нему в магазин и поговорю.
МИКЕЛЕ (Филумене). Вы можете жить у меня. Правда, дом маленький, но места хватит всем. Ведь еще есть терраска. (С искренней радостью.) А ребята-то все время спрашивают: "Где бабушка, бабушка где?..." И я молол всякую чепуху... Вот будет новость! Войду и скажу: "Бабушка приехала!" (Словно говоря: "Вот она".) Ну и праздник будет! (Приглашая Филумену.) Идемте.
ФИЛУМЕНА (решительно). Хорошо, пойду к тебе.
МИКЕЛЕ. Идемте.
ФИЛУМЕНА. Одну минуту. Подожди меня внизу у подъезда. (К Умберто.) Ступайте вместе. Я спущусь через десять минут. Мне надо еще сказать кое-что дону Доменико.
МИКЕЛЕ (счастливый). Только побыстрей. (К Умберто.) Вы идете?
УМБЕРТО. Да, иду. Я провожу тебя.
МИКЕЛЕ (попрежнему весело). До свидания, синьоры. (Идет в глубь сцены.) Я чувствовал что-то... поэтому и хотел говорить... (Уходит с Умберто.)
ФИЛУМЕНА. Адвокат, извините, несколько минут... (Показывает на "кабинет".)
НОЧЕЛЛА. Мне надо уйти.
ФИЛУМЕНА. Нет-нет. Только на две минуты. Я очень довольна, что вы присутствовали при моем разговоре с доном Доменико. Проходите, пожалуйста.

Ночелла нехотя идет в "кабинет". Розалия, не сказав ни слова, выходит в первую дверь налево.
ФИЛУМЕНА (положив ключи на стол). Я ухожу, Думми. Скажи адвокату, чтобы он оформил развод законным путем. Я во всем призналась, ты свободен.
ДОМЕНИКО. Я думаю! Выкачала кругленькую сумму! Не тебе подымать историю...
ФИЛУМЕНА (спокойно). Завтра пришлю за вещами.
ДОМЕНИКО (несколько смущен). Ты, наверное, с ума сошла. Смутила покой трех бедных юношей. Кто тебя просил рассказывать? Зачем ты это сделала?
ФИЛУМЕНА (холодно). Потому что один из них — твой сын!
ДОМЕНИКО (застывает, пристально вглядываясь в Филумену, ошеломленный этим известием; после паузы, стремится протестовать всем своим существом). Кто тебе поверит?
ФИЛУМЕНА. Один из трех — твой!
ДОМЕНИКО (не осмеливаясь кричать, тяжело). Замолчи!
ФИЛУМЕНА. Я могла сказать—все трое твои, и ты бы поверил. Я заставила бы тебя поверить! Но это не так. Могла ли я сказать тебе об этом раньше? Нет, ты возненавидел бы двух остальных... Но я их всех любила одинаково, не делая различий.
ДОМЕНИКО. Это ложь!
ФИЛУМЕНА. Нет, Думми, это правда! Ты просто забыл. Твои поездки... Лондон... Париж... скачки, женщины... В один из многих вечеров ты был со мной... Ты сказал: "Филуме, докажи, что ты по-настоящему любишь меня"—и погасил свет. В тот вечер я действительно тебя любила. А ты нет. Ты только делал вид, что любишь... Когда я снова зажгла свет, ты как обычно протянул мне сто лир. Я записала на них этот день, месяц и год. Мне всегда везло в лотерее, я умею хорошо угадывать числа. Потом ты уехал, и я ждала тебя, как святая!.. Но ты забыл о том вечере... И я тебе ничего не сказала... Говорила, что живу попрежнему, ничего нового... И правда, когда я увидела, что ты ничего не понял, решила жить попрежнему.
ДОМЕНИКО (безапелляционным тоном, чтобы скрыть свое волнение). Который из них?
ФИЛУМЕНА (решительно). Э... нет. Этого я не скажу. Они все одинаковы, все трое...
ДОМЕНИКО. Это ложь... Этого не может быть! Ты бы мне раньше сказала, чтобы привязать к себе, держать в своих руках... Единственное средство для этого — ребенок... И ты, Филумена Мартурано, сразу бы воспользовалась этим средством.
ФИЛУМЕНА. Если бы ты узнал, что должен родиться ребенок, ты заставил бы меня убить его. Ведь ты тогда так думал... Да и теперь так же! Ты не изменился! Не один, а сто раз ты заставлял бы меня убить ребенка! Я боялась тебе сказать. И, если твой сын сейчас жив, это только моя заслуга!
ДОМЕНИКО. Который из них?
ФИЛУМЕНА. Они все одинаковы, все равны!
ДОМЕНИКО (в отчаянии, зло). Да, и я все тот же!.. Твои дети! Я не желаю их видеть! Я не знаю их... не знаком ни с одним! Уходи отсюда!
ФИЛУМЕНА. Помнишь, вчера я сказала: "Не клянись, умрешь проклятым, если не придешь ко мне однажды за милостыней". Вот почему я так сказала... Прощай, Думми, но запомни: если мои дети узнают, что ты отец одного из них... я убью тебя! Это не простая угроза, которую я слышала на протяжении двадцати пяти лет... Это говорит тебе Филумена Мартурано: я убью тебя! Понял? (Энергично.) Входите, адвокат... (Диане.) Входи и ты, я тебя не трону. Ты одержала полную победу.

Входит Розалия.
Я ухожу. (Обнимает Розалию.) Завтра я пришлю за моими вещами.

Из "кабинета" появляется Ночелла в сопровождении Дианы. Из глубины сцены выходит Альфредо.
Живите хорошо, прощайте. Прощайте и вы, адвокат, извините меня.

Из глубины сцены появляется Лючия.
Все понял, Думми? (С показной веселостью.) Я еще раз повторяю при людях: никто не должен знать о нашем разговоре! Никто! Держи при себе. (Снимает с груди медальон, открывает его, вынимает оттуда сложенный в несколько раз старый билет в сто лир, Отрывает часть от него, на которой записана число, и оставляет себе. К Доменико.) Я написала на нем небольшой счет. Возьми его! (Бросает ему в лицо другую половину, а затем почти весело, но с глубоким презрением.) Детей не покупают! Дети есть дети! (Идет вглубь сцены, в левую дверь.) Всего вам доброго!

Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Та же декорация. Сумерки. После второго действия прошло десять месяцев. Везде цветы. Несколько красивых корзин с цветами, в которых виднеются белые визитные карточки с поздравлениями. Цветы скромных тонов, не ярко-красные и не ослепительно белые. В доме чувствуется праздничное настроение. Занавес, разделяющий столовую и "кабинет", плотно задернут.
Справа входит Розалия в праздничном платье. Одновременно с ней из "кабинета" выходит Доменико. Он совершенно изменился. Нет ни жестов, ни интонаций, характерных для его властолюбивой натуры. Он стал мягким, почти покорным. Волосы еще больше поседели. Увидев Розалию, которая идет налево, останавливает ее.

ДОМЕНИКО. Куда вы ходили?
РОЗАЛИЯ. Было поручение от донны Филумены.
ДОМЕНИКО. Какое поручение?
РОЗАЛИЯ (добродушно и вкрадчиво). Уж не ревнуете ли вы? Я была в переулке Сан-Либорио...
ДОМЕНИКО. Зачем? Что вы там делали?
РОЗАЛИЯ (шутливо). Да вы и впрямь ревнуете!
ДОМЕНИКО. Какая тут ревность. Я просто сразу заметил, что вас нет дома.
РОЗАЛИЯ. Я пошутила. (Боязливо смотрит на дверь, ведущую в комнату Филумены.) Хорошо, я скажу... Но только ни слова донне Филумене, она никому не велела говорить.
ДОМЕНИКО. Тогда не говорите и мне.
РОЗАЛИЯ. Нет-нет... Мне кажется, я поступлю правильно, если расскажу вам. За это ее надо еще больше уважать. Я отнесла тысячу лир и полсотни свечей для Мадонны, покровительницы роз. Донна Филумена послала меня к старушке, которая носит цветы к Мадонне и зажигает лампаду. Ровно в шесть часов вечера она зажжет все свечи. Знаете, почему в шесть? В это время вы будете венчаться. А у Мадонны загорятся свечи.
ДОМЕНИКО. Понятно.
РОЗАЛИЯ. Святая она, вы берете в жены святую. Даже помолодела. Стала как девушка — настоящая красавица. Я говорила: "Думаете, дон Доменико забыл о вас? Он развелся из упрямства... А я только и думаю о вашей свадьбе".
ДОМЕНИКО (ему уже надоела болтовня Розалии). Хорошо, донна Розалия, идите к Филумене.
РОЗАЛИЯ. Иду-иду. (Однако продолжает говорить.) Если бы не она... я бы кончила плохо. Она взяла меня к себе сюда, здесь я жила, здесь и умру.
ДОМЕНИКО. Рано вам говорить о смерти.
РОЗАЛИЯ. Нет, у меня все готово. Да что я сшила себе? Белую длинную рубашку с кружевной отделкой, белые чулки и чепчик. Все хранится в ящике. Только мне и донне Филумене известно, где он спрятан. Она и оденет меня. У меня ведь никого нет. Если бы вернулись мои дети!.. Все время жду их... Разрешите? (Выходит в левую дверь.)
ДОМЕНИКО (оставшись один, прохаживается по комнате, осматривает цветы, читает некоторые из визитных карточек с поздравлениями, машинально заканчивает свою мысль вслух). Хорошо!

Из глубины сцены справа раздаются неясные возгласы Умберто, Риккардо и Микеле.
МИКЕЛЕ (за сценой) В шесть. Да-да, венчание в шесть.
РИККАРДО (за сценой). Когда один предлагает встретиться...
УМБЕРТО (за сценой). Но я пришел во-время.

Входят трое молодых людей.
МИКЕЛЕ. Мы договорились встретиться в пять. Я опоздал на сорок пять минут.
РИККАРДО. И не предупредил.
МИКЕЛЕ. Ну хорошо, на свидание ведь всегда опаздывают на полчаса. Мы должны были... встретиться в пять... в пять... плюс полчаса — половина шестого, ну, без четверти шесть...
РИККАРДО (с иронией). Днем меньше, месяцем больше.
МИКЕЛЕ. У меня четверо детей — я теперь не покупаю часов. Только принесу, тут же, сломают!
УМБЕРТО (заметив Доменико, с уважением здоровается). Добрый вечер, дон Доменико.
РИККАРДО (так же, с уважением). Дон Доменико...
МИКЕЛЕ. Дон Доменико...

Все трое выстраиваются перед Доменико.
Молчание.
ДОМЕНИКО. Добрый вечер. (Долгая пауза.) М-м-м... что же вы замолчали? Ведь вы о чем-то говорили?
УМБЕРТО (немного смутившись). Да-да...
РИККАРДО. Ну да... говорили и потом... так.
МИКЕЛЕ. Мы уже наговорились.
ДОМЕНИКО. Едва увидели меня... (К Микеле.) Опоздал?
МИКЕЛЕ. Да, синьор дон Доме.
ДОМЕНИКО (к Риккардо). А ты пришел точно?
РИККАРДО. Да, синьор, дон Доме.
ДОМЕНИКО (к Умберто). А ты?
УМБЕРТО. Ни на секунду позже, дон Доме.
ДОМЕНИКО (повторяет, словно разговаривая с самим собой). Ни на секунду позже, дон Доме... (Пауза.) Ну, садитесь...

Все садятся.
Венчание в шесть. Еще есть время. Священник придет тоже в шесть. И... сегодня мы породнимся. Филумена не хотела никого приглашать. Я собирался вам сказать... я говорил уже в прошлый раз... Мне кажется, что это "дон Доме"... Одним словом, не нравится мне это имя.
УМБЕРТО (робко). Да?
РИККАРДО (робко). Да?
МИКЕЛЕ (робко). Да?
УМБЕРТО. Но вы не сказали, как к вам обращаться.
ДОМЕНИКО. Я не говорил этого, ожидая, что вы сами поймете. Сегодня вечером я женюсь на вашей матери, и уже договорился с адвокатом обо всем, что касается вас. Завтра вы будете носить мой фамилию — Сориано...

Трое молодых людей поочередно вопросительно переглянулись, словно подыскивая ответ. Каждый ожидает, что другой заговорит раньше его.
УМБЕРТО (набравшись храбрости). Видите ли... я попытаюсь ответить... Все мы в эту минуту испытываем одинаковое чувство. Мы уже не дети, мы — взрослые люди... и не можем, вот так сразу, называть вас по-другому, как вы справедливо и великодушно предлагаете. Есть некоторые вещи... их надо прочувствовать сердцем.
ДОМЕНИКО (тревожно и вопросительно). А ты не ощущаешь сердцем это... ну, скажем, потребность... необходимость назвать человека... меня, например, папой?
УМБЕРТО. Мне не хотелось бы лгать, вы не заслуживаете этого. Пока, в данный момент, нет!
ДОМЕНИКО (немного разочарованно, обернувшись к Риккардо). А ты?
РИККАРДО. Я тоже нет.
ДОМЕНИКО (к Микеле). Ну а ты?
МИКЕЛЕ. Я тоже нет, дон Доме!
ДОМЕНИКО. Ну что ж, со временем привыкнете. Я доволен, очень рад, что сейчас нахожусь среди вас. Что бы там ни было, а вы хорошие ребята. Каждый из вас работает, у одного одна профессия, у второго другая... Но у всех вас одинаковое желание работать, одинаковое упорство. Молодцы! (К Умберто.) Ты служащий и, если не ошибаюсь, гордишься своим трудом... Статьи пишешь!
УМБЕРТО. Небольшие рассказы.
ДОМЕНИКО. Ну вот... твоя мечта, значит, стать большим писателем.
УМБЕРТО. Нет, это для меня слишком.
ДОМЕНИКО. А почему? Ты же молод. Я знаю, для этого нужно иметь талант, надо родиться...
УМБЕРТО. Я сомневаюсь, что у меня врожденный талант. Сколько раз меня охватывало сомнение, и я повторял себе: "Умбе, ты ошибся... У тебя другая дорога".
ДОМЕНИКО (с интересом). Кем ты мог бы еще стать? Что могло бы еще увлечь тебя в жизни?
УМБЕРТО. Кто знает: есть столько интересных дел, с детских лет начинаешь увлекаться...
РИККАРДО. Потом жизнь — сплошная комбинация. Вот, к примеру, я. Как я оказался в магазине на Кьяйя? Полюбил белошвейку!
ДОМЕНИКО (схватывая налету). Много у тебя было девушек?
РИККАРДО. Так... не жалуюсь...

Доменико, заинтересованный, встает, ищет в Риккардо какую-нибудь черту, которая напомнила бы его молодость.
Знаете что? Не могу найти в моем вкусе. Увидел одну, понравилась, говорю себе; "вот она..." — и сразу решаю: "женюсь". Потом вижу другую, и мне начинает казаться, что эта нравится больше. Никак не могу решиться — всегда новая женщина лучше той, которую знал раньше.
ДОМЕНИКО (К Умберто). А ты, наверное, по отношению к женщинам более сдержан?
УМБЕРТО. До определенного момента. С нынешними девушками не приходится много рассуждать. На улице, куда ни глянь, столько красавиц! Трудно выбрать. Что же мне остается делать? Буду искать до тех пор, пока не найду свой идеал.

Доменико смущен, обнаружив у него те же наклонности, что и у Риккардо.
ДОМЕНИКО (к Микеле). А ты... тебе тоже нравятся женщины?
МИКЕЛЕ. Я очень рано попал в беду. Познакомился с женой — и... прощай все! Теперь иди прямо, не заглядывайся по сторонам, с моей женой шутки плохи... Одним словом, понимаете, как мне живется. Не потому, что девушки мне не нравятся... боюсь я...
ДОМЕНИКО (обескуражено.) Значит, и ты любишь женщин... (Пауза. Не оставляя надежды.) Я, когда был молодым, любил петь. Собирались мы с друзьями, семь-восемь человек... В те времена были в моде серенады. Ужинали на террасе, на открытом воздухе. Вечер всегда заканчивался песнями: мандолины, гитары... Кто из вас поет?
УМБЕРТО. Я нет.
РИККАРДО. И я.
МИКЕЛЕ. А я люблю.
ДОМЕНИКО (счастливый). Ты поешь?
МИКЕЛЕ. И как! Да разве можно без песни работать? Всегда пою в мастерской.
ДОМЕНИКО (настойчиво). Спой что-нибудь.
МИКЕЛЕ (уклоняется, раскаиваясь в своем хвастовстве). Что ж мне спеть?
ДОМЕНИКО. Что хочется.
МИКЕЛЕ. Знаете что? Мне стыдно.
ДОМЕНИКО. Разве ты не поешь в мастерской?
МИКЕЛЕ. То другое... Знаете эту: "Скажите, девушки, подружке вашей"? Эх, хорошая песня! (Начинает напевать бесцветным голосом, сильно фальшивя.)
Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я не сплю ночей, о ней мечтая,
Что всех красавиц она милей и краше...
РИККАРДО (перебивая). Так и я умею петь... Каким местом ты поешь?
МИКЕЛЕ (обиженно). А что, плохой голос?
УМБЕРТО. Так и я могу петь.
РИККАРДО. А я нет?
ДОМЕНИКО. Так любой споет. (К Риккардо.) Спой-ка!
РИККАРДО. Нет, я не решусь. Я не настолько самоуверен, как Микеле... но могу попробовать... (Напевает.)
Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я не сплю ночей, о ней мечтая,
Что всех красавиц она милей и краше...

Умберто подтягивает последнюю фразу.
МИКЕЛЕ (продолжает).
Я сам хотел признаться ей,
Но слов я не нашел...

Возникает нестройный хор.
ДОМЕНИКО (прерывает их). Довольно, довольно...

Все смолкают.
Перестаньте, так лучше... Вы волнуетесь... Нельзя так... Трое неаполитанцев — и не умеют петь!

Слева выходит Филумена в красивом новом платье. Высокая прическа "по-неаполитански", две нити жемчуга на шее. Серьги в ушах. Она выглядит почти как девушка. Говорит Терезине, портнихе, которая идет за ней с Розалией и Лючией.
ФИЛУМЕНА. Ну, а ты сама не видишь, что тут испорчено, а, Терезина?

Терезина — одна из тех неаполитанских портних, которые не смущаются. Обиды разочарованных клиентов даже не задевают ее. Ее спокойствие вызывает бешенство.
ТЕРЕЗИНА. Где вы видите дефект, моя донна Филумена? Я же не первый год шью вам...
ФИЛУМЕНА. И глазом не моргнет! У нее еще хватает совести смотреть в глаза и лгать?
ТЕРЕЗИНА. Что ж, по-вашему, я должна признать, что здесь испорчено?
МИКЕЛЕ. Добрый вечер, мама!
РИККАРДО. Добрый вечер, поздравляю!
УМБЕРТО. Поздравляю, добрый вечер!
ФИЛУМЕНА (удивленно). Вы уже здесь? Добрый вечер. (Терезине, упрямо.) Знаешь, почему ты испортила? Когда ты кроила мне, ты выкроила и на платье своей дочке...
ТЕРЕЗИНА. Да что вы!
ФИЛУМЕНА. Это не в первый раз... Я видела твою девочку в новом платье из моего материала...
ТЕРЕЗИНА. Если это правда, пусть я умру от холеры! (Извиняющимся тоном.) Конечно, если остается...

Филумена с упреком смотрит на Терезину.
Но чтобы в ущерб клиентке? Никогда! Совести не хватит так поступать!
РОЗАЛИЯ (восхищенно). Донна Филуме, вы— сама красота! Прямо под венец!
ТЕРЕЗИНА (облегченно). Какое же платье вам еще надо?
ФИЛУМЕНА (побледнев). Не надо было воровать материал, понимаешь?
ТЕРЕЗИНА (несколько обиженно). Зачем такие слова? Вы так со мной еще никогда не разговаривали... Что же я, мошенница? Меня обозвали мошенницей только потому, что осталось мало материала!
ДОМЕНИКО (который до этого момента нетерпеливо ждал конца сцены, погруженный в свои навязчивые и волнующие его мысли, Филумене). Филуме, я должен кое-что сказать тебе.
ФИЛУМЕНА (делает несколько шагов по направлению к Доменико; она хромает: новые туфли жмут). Мадонна... ох, эти туфли!..
ДОМЕНИКО. Жмут? Больно? Сними, надень Другие.
ФИЛУМЕНА. Что ты хочешь сказать мне?
ДОМЕНИКО. Терези, если вы уйдете, то этим доставите нам большое удовольствие.
ТЕРЕЗИНА. Я не задержусь. Все, иду. (Складывает черный материал и берет его с собой.) Примите поздравления, желаю счастья. (Лючии, направляясь в глубь сцены.) Никак не пойму, какое еще платье нужно? (Уходит в сопровождении Лючии.)
ДОМЕНИКО (молодым людям). Идите в столовую, займите шаферов. Выпейте чего-нибудь. Розали, проводите их.
РОЗАЛИЯ (покорно). Да, синьор. (Молодым людям.) Идемте.
МИКЕЛЕ (братьям). Пойдемте.
РИККАРДО (шутливо). Ты ошибся в выборе профессии. Тебе надо бы петь в театре Сан-Карло! {Оперный театр в Неаполе.}

Смеясь, все трое выходят через "кабинет".
ДОМЕНИКО (глядит на Филумену, восхищенно). Как ты хороша, Филуме!.. Снова стала молодой... И если бы не эти волнения и раздумья, я сказал бы — ты опять можешь заставить мужчину потерять голову!
ФИЛУМЕНА (любой ценой хочет избежать разговора о том, что, как она знает, волнует Доменико). Ну вот и все. Кажется, я ничего не забыла. Как я сегодня устала!
ДОМЕНИКО. А я не чувствую себя спокойным, нет у меня покоя.
ФИЛУМЕНА (делая вид, что не понимает его). Разве можно быть спокойным? Одна Лючия помогает. Альфредо и Розалия—старики...
ДОМЕНИКО (возобновляя прерванный разговор). Не увиливай, Филуме, не уклоняйся от разговора. Ты думаешь о том же, о чем и я... (Продолжая.) Только ты, Филуме, можешь дать мне душевное спокойствие и равновесие.
ФИЛУМЕНА. Я?
ДОМЕНИКО. Ты знаешь, я сделал все, как ты хотела. После того как расторгли брак, я пришел к тебе... И не однажды, много раз приходил... Но мне говорили — тебя нет. Я пришел к тебе и сказал: "Поженимся, Филуме!.."
ФИЛУМЕНА. Сегодня вечером наша свадьба.
ДОМЕНИКО. Ты счастлива?.. Хоть немного?
ФИЛУМЕНА. Разве не видно?
ДОМЕНИКО. Тогда сделай и меня счастливым. Сядь и выслушай.

Филумена садится.
Если бы ты знала, сколько раз за эти десять месяцев я пытался поговорить с тобой, но у меня не хватало смелости. Всеми силами я старался победить в себе чувство стыда. Я понимаю, это сложная и деликатная тема, и мне самому больно ставить тебя в трудное положение, требуя ответа, но ведь мы будем мужем и женой. Еще немного — и мы встанем на колени перед богом. Мы ведь не девушка и юноша, у которых все чувства наружу и которые ни о чем не задумываются. Филуме, мы прожили свою жизнь... мне — пятьдесят два, тебе — сорок восемь. Мы два сложившихся человека, которые должны со всей ясностью и до самой глубины понять совершенный ими шаг и принять на себя всю ответственность за него. Ты знаешь, почему выходишь за меня. Зачем я женюсь, мне не известно. Я знаю только, что женюсь потому, что один из трех — мой сын...
ФИЛУМЕНА. Только поэтому?
ДОМЕНИКО. Нет... и потому, что люблю тебя. Двадцать пять лет мы были вместе. Это целая жизнь — двадцать пять лет! Воспоминания, устремления, общие интересы... Я понял, что без тебя жить не смогу. Я убежден в этом. Есть вещи, которые понимаются сердцем, и я их прочувствовал. Я хорошо тебя знаю, вот поэтому и говорю все. (Тяжело, печально.) Ночами не сплю. Уже десять месяцев прошло с того вечера, помнишь?.. А я не знаю покоя. Не сплю, не ем, не дышу свежим воздухом... не живу! Если бы ты знала, что у меня на сердце... Прерывается дыхание... вот так... (словно глотает воздух) и останавливается вот здесь... (показывает на горло). Ты не можешь, не должна заставлять меня так жить. У тебя есть сердце, ты женщина и прожила большую жизнь, ты поймешь... мне хотелось бы немного счастья. Не мучай меня! Вспомни свои слова: "Не клянись!.." Я не поклялся. Но теперь я прошу у тебя милостыню. Буду просить, как пожелаешь: на коленях, буду целовать у тебя руки, платье... Скажи мне, Филуме, скажи, кто мой сын, кто моя плоть... моя кровь?.. Скажи ради себя самой, не думай, что я хочу тебя обмануть... Все равно я женюсь на тебе, клянусь!
ФИЛУМЕНА (во время долгой паузы смотрит на него). Хочешь знать?.. Я тебе скажу. Достаточно мне сказать: "Вот твой сын", — и что ты станешь делать? Постараешься, чтобы он всегда был с тобой, станешь ломать голову над тем, как обеспечить ему лучшее будущее, и уж, конечно, сделаешь все, чтобы денег у него было больше, чем у двух других...
ДОМЕНИКО. Да что ты, Филуме!...
ФИЛУМЕНА (вкрадчиво и с нежностью). Ну тогда помоги ему! Ему нужна помощь: у него четверо детей.
ДОМЕНИКО (тревожно и вопросительно). Рабочий?
ФИЛУМЕНА (подтверждая). Водопроводчик, как называет его Розалия.
ДОМЕНИКО (себе самому, постепенно углубляясь в размышления). Хороший парень... хорошо сложен... завидное здоровье... Но зачем ему было так рано жениться? Сколько он зарабатывает в своей маленькой мастерской?.. Но и это неплохая профессия. Имея капитал, можно открыть небольшую фабрику с рабочими. Хозяином будет. Затем — магазин по сбыту новейшего водопроводного оборудования... (Вдруг с подозрением, глядит на Филумену.) Смотри-ка... именно жестянщик, водопроводчик! Женатый и самый бедный...
ФИЛУМЕНА (делая вид, что ей неприятно). А что остается делать матери? Помогать самому слабому... Но ты не веришь... Ты хитер, ты... Это Риккардо, коммерсант.
ДОМЕНИКО. Продавец белья?
ФИЛУМЕНА. Нет-нет. Умберто — писатель.
ДОМЕНИКО (зло и безнадежно). Опять... снова ты мучаешь меня.
ФИЛУМЕНА (взволнованная искренним тоном Доменико, призывает все свои самые нежные чувства, стараясь в последний раз объяснить все ясно и убедительно). Выслушай меня хорошенько. Думми, чтобы больше к этому не возвращаться. (В порыве долго сдерживаемой любви.) Я любила тебя всей душой, всю жизнь! В моих глазах ты был богом... я и сейчас люблю тебя, может быть, больше, чем прежде... (Заметив вдруг, что он не слушает и не понимает ее.) Ах, что я делаю, Думми! Сама причиняю тебе страдания. Господь дал тебе все, чтобы быть счастливым: здоровье, красоту, деньги. А мне? Чтобы не причинять тебе неприятностей, я молчала. Я молчала и тогда, когда была близка к смерти. Ты оказался щедрым — приютил трех несчастных. (Пауза.) Не спрашивай больше, все равно ничего не скажу... Я не имею права сказать... Будь благороден и никогда не выпытывай у меня. Я люблю тебя, Думми, и если в минуту слабости... Это будет несчастьем для нас. Ты и не заметил, как, едва я сказала, что твой сын — водопроводчик, ты тотчас стал думать о деньгах... о капитале... о большом магазине... Твое беспокойство справедливо: "Деньги-то ведь мои!" Начинаешь задумываться: "Почему я не могу сказать, что я его отец?", "А чьи же двое других?", "Какие у них на меня права?" Настоящий ад!.. Тебе должно быть ясно, что из-за денег они подерутся... Трое взрослых людей, не мальчишки... Они убьют друг друга... Не думай о себе и обо мне, подумай о них, Думми. Самое прекрасное, что связано с детьми, мы уже потеряли. Дети, это — когда их носишь на руках, когда они еще крошки, когда над ними трясешься, когда у них что-то болит, и они не могут объяснить, что и где у них болит... Они бегут тебе навстречу, протянув ручонки, кричат "папа!" Дети и тогда, когда они приходят из школы — руки замерзли, нос красный, — и просят чего-нибудь вкусного... Но когда они вырастают, становятся взрослыми, тогда они или все равны или все враги... У тебя еще есть время... Я не хочу тебе зла... Пусть все останется попрежнему и каждый пойдет своей дорогой!

За сценой слышатся первые пробные аккорды органа. Розалия выходит из "кабинета" в сопровождении трех молодых людей.
РОЗАЛИЯ. Пришел... священник пришел...
МИКЕЛЕ. Мама!
ДОМЕНИКО (встает из-за стола и долго глядит на всех, потом, вдруг решившись). Пусть все останется попрежнему и каждый пойдет своей дорогой... (Молодым людям.) Я должен сказать вам...

Все ожидают в смятении.
Я благородный человек и не могу вас обманывать. Выслушайте меня.
ТРОЕ. Да, папа!
ДОМЕНИКО (взволнованный, смотрит на Филумену; решил). Спасибо. Сколько радости вы доставили мне! Ну так вот... Когда венчаются, отец ведет невесту к алтарю. Здесь нет родителей... Здесь дети. Двое поведут невесту, а один жениха.
МИКЕЛЕ. Мама, мы поведем тебя. (Идет к Филумене и приглашает Риккардо последовать его примеру.)
ФИЛУМЕНА (вдруг вспоминает). Который час?
РИККАРДО. Без пяти минут шесть.
ФИЛУМЕНА (подходит к Розалии). Розали...
РОЗАЛИЯ. Будьте спокойны. Ровно в шесть и там зажгут свечи.
ФИЛУМЕНА (опершись на руку Микеле и Риккардо), Идемте.

Проходят в "кабинет".
ДОМЕНИКО (к Умберто). А меня поведешь ты...

Небольшой кортеж скрывается в "кабинете". Розалия взволнована; кроткая, как всегда, она остается на своем месте, хлопая в ладоши и смотря на занавеску, разделяющую "кабинет" и гостиную.
За сценой орган играет "Свадебный марш". Розалия плачет. Немного спустя к ней подходит Альфредо, и они вместе наблюдают церемонию. К ним присоединяется и Лючия. Темнеет, становится абсолютно темно. Затем со стороны террасы пробивается лунный свет, постепенно зажигаются огни люстры. Проходит некоторое время, Филумена в сопровождении Умберто, Микеле и Розалии выходит из "кабинета", идет налево.
ФИЛУМЕНА. Мадонна, как я устала!..
МИКЕЛЕ. Теперь отдыхайте. Мы тоже пойдем. У меня завтра в мастерской много работы.
РОЗАЛИЯ (с подносом, заставленным пустыми бокалами, подходит к Филумене). Поздравляю, поздравляю, поздравляю... Какая красивая церемония! Сто лет тебе жить, дочь моя!
РИККАРДО (из "кабинета"). Венчание было действительно прекрасным.
ФИЛУМЕНА (Розалии). Розали, стакан воды...
РОЗАЛИЯ (с уважением). Сию минуту, синьора... (Уходит.)
ДОМЕНИКО (из "кабинета", с бутылкой старого вина, пробка залита сургучом). Никаких гостей, без банкета, только бутылка вина для семьи, здесь и разопьем... (Берет со шкафа штопор.) А потом пойдем спать. (Открывает бутылку.)

Розалия возвращается со стаканом воды на блюде, чтобы Филумена, как это принято в Неаполе, могла запить вино водой.
РОЗАЛИЯ. Вот вода.
ДОМЕНИКО. Для чего нам вода?
РОЗАЛИЯ (словно говоря: "Но меня просила донна Филумена"). Синьоре...
ДОМЕНИКО. Скажи синьоре, что пить воду после венчания — плохая примета. Позови Лючию... Да, чтобы не забыть... Позови и Альфредо Аморозо, наездника, шофера и знатока скаковых лошадей.
РОЗАЛИЯ (обернувшись направо, кричит). Альфре!.. Альфре!.. идите выпить с синьором бокал вина... Лючи, ты тоже иди сюда.

Из глубины сцены появляются Альфредо и Лючия.
АЛЬФРЕДО. Вот и я.
ДОМЕНИКО (наполняет бокалы и раздает их). Чтоб долго жилось тебе, Филуме! (К остальным.) Пейте!
АЛЬФРЕДО (выпивая). За ваше здоровье!
ДОМЕНИКО (глядит на своего старого слугу с нежностью и грустью). Ты не забыл, Альфре, как бегали наши лошадки?
АЛЬФРЕДО. Черт возьми!
ДОМЕНИКО. Перестали... Давно перестали бегать. Я не хотел этому верить, всегда в мыслях видел, как они мчались. А теперь понял, да, давно их нет, очень давно! (Показывает на сыновей.) Вот кто помчится теперь! Ох, и помчатся эти лошадки, эти молодцы, эти чистокровные жеребцы! Альфре, какой вид был бы у нас, оседлай мы опять наших лошадок? Нам бы смеялись в лицо!
АЛЬФРЕДО. Черт возьми!
ДОМЕНИКО. Пей, Альфре...

Все пьют.
Дети есть дети! Дети — это огромное счастье. Когда в семье их трое или четверо, всегда бывает, что отец выделяет кого-нибудь — я знаю это — тревожится за одного из четырех: потому ли, что он плохой, или больной, или самый дерзкий, самый задиристый... И остальные дети не обижаются... находят это справедливым. Это право отца... У нас этого не случится: наша семья создалась слишком поздно. Может быть, и к лучшему. Короче говоря, я отказываюсь от права отца больше любить одного из сыновей, вы все для меня одинаково дороги (Пьет). За ваше здоровье!

Филумена молчит. Она сняла с груди букетик апельсиновых цветов и время от времени вдыхает их аромат.
(Подходит ближе к молодым людям, доброжелательно.) Мальчишки, приходите завтра к нам обедать.
ТРОЕ. Спасибо.
РИККАРДО (подойдя к матери). Теперь мы оставим вас, уже поздно, маме надо отдохнуть. Будь здорова, мама. (Целует ее.) Еще раз поздравляю. Завтра увидимся.
УМБЕРТО. До свидания.
МИКЕЛЕ. Спокойной ночи. Поздравляю еще раз...
УМБЕРТО (подойдя к Доменико и нежно улыбнувшись). Спокойной ночи, папа.
РИККАРДО и МИКЕЛЕ (вместе). Доброй ночи, папа...
ДОМЕНИКО (смотрит на трех молодых людей с признательностью; пауза). Поцелуйте меня.

Все трое по очереди с волнением целуют его.
До завтра!
ТРОЕ. До завтра! (Уходят вместе с Альфредо, Розалией и Лючией.)

Доменико провожает их взглядом, погруженный в свои мысли. Затем подходит к столу и наливает еще бокал.
ФИЛУМЕНА (усевшись в кресло и сняв туфли). Мадонна, как я устала!
ДОМЕНИКО (понимающе, с чувством). Целый день в движении... волнение... последние приготовления... Теперь успокойся и отдыхай... (Берет бокал и подходит к террасе.) Удивительный вечер!

Что-то сдавило Филумене горло, она застонала. Раздаются звуки, похожие на плач. Она устремляет взор в пустоту, словно ожидая чего-то. На лице у нее слезы, похожие на прозрачные капли воды на чистом, будто отполированном песке.
ДОМЕНИКО (подходит, обеспокоенный). Филуме, что с тобой?
ФИЛУМЕНА (счастливо). Думми, я плачу... Как хорошо плакать…
ДОМЕНИКО (нежно обнимая ее). Ничего... ничего... Ты бежала, бежала... испугалась... упала... поднялась... выкарабкалась... Много думала... и теперь продолжаешь думать, усталая... Больше тебе не придется бегать и задумываться... Отдыхай! (Возвращается к столу, берет бокал и отпивает глоток.) Дети есть дети... Все равны... Ты права, Филуме, права!.. (И в то время, как закрывается занавес, он выпивает вино.)

Занавес.
Конец